— Тело белого человека, я приветствую тебя! — сказал он, пользуясь языком, на котором духи обычно разговаривают с людьми. — Тело белого человека, — продолжал он, — знаешь ли ты меня?
Мистер Смит обернулся к переводчику, но Океке, который был родом из далекой Умуры, только беспомощно развел руками. Айофия гортанно рассмеялся. Его смех напоминал скрежет ржавого металла.
— Они чужеземцы, и они невежды! — сказал он. — Но не в этом дело!..
Обернувшись к своим товарищам, он приветствовал их, называя отцами Умуофии, а затем вонзил свой жезл в землю. Металл, словно ожив, затрепетал. Тогда Айофия снова повернулся к миссионеру и его переводчику.
— Скажи белому человеку, что мы не причиним ему зла. Скажи ему, чтобы он шел домой и оставил нас в покое. Мы любили его брата, который жил с нами до него. Он был глупый, но мы любили его, и ради него мы не обидим его брата. Но святилище, которое он построил, будет уничтожено. Мы больше не потерпим его. Оно породило несказанные мерзости, и мы пришли сюда для того, чтобы покончить с ними. — Он повернулся к своим товарищам. — Отцы Умуофии! Я приветствую вас! — И в ответ раздался дружный клич. Он снова обернулся к миссионеру. — Хочешь, оставайся с нами; если тебе нравится, как мы живем. Хочешь, поклоняйся своему богу. Хорошо, когда человек почитает богов и духов своих предков. А теперь иди к себе, чтобы кто-нибудь ненароком не причинил тебе вреда. Гнев наш велик, но мы сдержали его, чтобы поговорить с тобой.
Мистер Смит обратился к переводчику:
— Скажи им, пусть уходят отсюда. Это дом божий, и я не потерплю, чтобы его оскверняли.
Океке перевел ответ миссионера более благоразумно:
— Белый человек рад, что вы пришли к нему как друзья к другу со своими обидами. Он будет рад, если вы позволите ему уладить эти обиды.
— Мы не можем позволить ему уладить эти обиды, потому что он не понимает наших обычаев, так же, как мы не понимаем его обычаев. Мы считаем его глупым, потому что он не знает нашей жизни, а он, наверно, считает глупыми нас, потому что мы не знаем, как живет он. Пускай уходит.
Мистер Смит не двинулся с места. Но он был бессилен спасти церковь. Когда эгвугву уходили, от глинобитной церквушки, построенной мистером Брауном, осталась лишь куча глины и пепла. На некоторое время клан был умиротворен.
Глава двадцать третья
Впервые за многие годы Оконкво испытал чувство, близкое к счастью. Казалось, после непонятных перемен, происшедших за годы его изгнания, вновь вернулись прежние времена. Не иначе как клан, столь жестоко обманувший его ожидания, решил взяться за ум.
Когда жители Умуофии собрались на базарной площади для обсуждения плана действий, Оконкво обратился к ним с пламенной речью. И они слушали его с уважением. Это напомнило ему добрые старые времена, когда воин был воином. Правда, они не согласились убить миссионера и выгнать из деревни христиан, но на решительные действия они все же согласились. И от своего слова не отступили. Оконкво был почти счастлив.
Два дня прошло после разгрома церкви, и за это время ничего нового не случилось. Все мужчины ходили по деревне вооруженные ружьями и мачете. Уж их-то не застанут врасплох, как жителей Абаме.
Потом вернулся из поездки окружной комиссар. Мистер Смит немедленно отправился к нему, и они долго беседовали наедине. Жители Умуофии не обратили на этот визит никакого внимания, а если и обратили, то не придали ему значения. Разве не навещал миссионер и прежде своего белого брата? Ничего необычного в этом не было.
Тремя днями позже окружной комиссар послал своего сладкоречивого стражника к старейшинам Умуофии и пригласил их к себе в главное управление. В этом тоже не было ничего необычного. Он часто призывал их на подобные, как он называл их, «говорильни». Оконкво был в числе шести старейшин, приглашенных окружным комиссаром.
Оконкво предупредил остальных, что идти надо в полном вооружении.
— Мужчины Умуофии никогда не отказываются от приглашения, — сказал он. — Они могут отказаться сделать то, о чем их просят, но выслушать просьбу они никогда не откажутся. Однако времена переменились, и мы должны быть начеку.
Итак, они отправились к окружному комиссару, вооружившись мачете. Взять ружья они посчитали для себя неподобающим. Шестерых мужчин ввели в помещение суда, где их уже поджидал окружной комиссар. Он принял их любезно. Они сняли с плеч мешки из козьих шкур и вложенные в ножны мачете, положили все это на пол и уселись сами.
— Я попросил вас прийти, — начал комиссар, — из-за тех событий, которые произошли здесь в мое отсутствие. Мне вкратце о них рассказали, но прежде чем принять какое-то решение, я хочу услышать, что вы можете сказать по этому поводу. Давайте поговорим по-хорошему и поищем пути, которые избавили бы нас от возможности повторения подобных происшествий в будущем,
Тогда поднялся Огбуефи Эквуеме и начал рассказывать о том, что произошло.
— Постой-ка! — прервал его комиссар. — Я хочу позвать сюда своих людей, пускай послушают ваши жалобы и примут их к сведению. Многие из них пришли сюда из дальних мест и хоть и говорят на вашем языке, но совсем не знают ваших обычаев. Джеймс! Ступай, приведи их!
Его переводчик вышел из комнаты и вскоре вернулся с двенадцатью стражниками. Они уселись на полу рядом с представителями Умуофии, и Огбуефи Эквуеме принялся рассказывать о том, как Енох совершил убийство эгвугву.
Все дальнейшее произошло с такой молниеносной быстротой, что шестеро старейшин не успели и глазом моргнуть. Последовала жестокая схватка, столь краткая, что воинам не удалось даже вытащить из ножен мачете. На приглашённых надели наручники и увели в арестантскую.
— Ничего плохого мы вам не сделаем, — заявил им позже окружной комиссар, — если, конечно, вы согласитесь действовать с нами заодно. Заботясь о вашем благе и о благе вашего народа, мы хотим править вами мирно. Если кто-нибудь посмеет обидеть вас, мы немедленно придем вам на помощь. Но и вам мы не позволим обижать других. У нас есть суд, где мы вершим правосудие — точно так, как это делается на моей родине, которой правит великая королева. Вы очутились здесь потому, что сколотили шайку и вознамерились не давать людям спокойно жить — стали жечь их дома, разрушать их церкви. Это недопустимо во владениях нашей королевы, самой могущественной правительницы на земле.
Мое решение таково: вы заплатите штраф в две сотни мешков каури. Вы будете немедленно освобождены, как только согласитесь уплатить штраф и поручитесь, что соберете нужные деньги. Что вы на это скажете?
Шестеро старейшин угрюмо молчали, и комиссар на время оставил их одних. Покидая арестантскую, он велел стражникам обращаться с заключенными с уважением, какое подобает старейшинам Умуофии. Стражники ответили: «Слушаюсь, сэр!» — и отдали комиссару честь.
Но как только комиссар ушел, главный стражник, исполнявший также обязанности арестантского цирюльника, принес бритву и наголо обрил воинов. Они все еще были в наручниках и сидели, безучастно глядя в одну точку.
— Кто тут у вас главный? — насмехался стражник. — Посмотреть, так в Умуофии каждый нищий носит на ноге браслет со знаками титула. Должно быть, красная цена ему — десять каури, не больше.
Весь тот день и весь следующий шестеро арестованных ничего не ели. Им не давали даже пить, не разрешали выйти по малой нужде или зайти в кусты по большой. А ночью снова пришли стражники, они всячески издевались над старейшинами и стукали их бритыми головами друг о друга.
Даже когда их оставляли одних, они не разговаривали. Лишь на третий день, не в силах больше выносить голод и оскорбления, старейшины нарушили молчание.
— Надо было послушаться меня и убить белого человека! — прорычал Оконкво.
— И сидели бы мы уже теперь в Умуру и дожидались, когда нас повесят, — заметил кто-то.
— Кто это собрался убить белого человека? — крикнул стражник, вбежавший в камеру.
Никто не ответил.
— Мало вам того, что вы натворили, так вы еще задумали белого человека убить! — В руках у него была крепкая палка, и он принялся дубасить каждого по голове и спине. Оконкво задыхался от ярости.
Как только шестерых старейшин посадили под замок, стражники отправились в Умуофию и сообщили жителям, что задержанных не отпустят до тех пор, пока за них не заплатят штраф в двести пятьдесят мешков каури.
— Не заплатите штраф сразу — увезем ваших старейшин в Умуру и повесим.
Весть об этом тотчас же облетела все деревни Умуофии, обрастая на пути всевозможными подробностями и измышлениями. Одни утверждали, что старейшин уже увезли в Умуру и на следующий день повесят. Другие говорили, что семьи заключенных тоже ждет виселица. Некоторые уверяли, что солдаты уже на пути в Умуофию и что жителей перестреляют так же, как перестреляли жителей Абаме.
Было время полнолуния. Но не слышно было детских голосов в ту ночь. Пусто было деревенское ило, на котором собираются поиграть при луне дети. Женщины Игуедо не сошлись в своем потайном уголке разучивать новый танец, чтобы потом показать его всей деревне. Юноши, никогда не спавшие в лунные ночи, не вышли в эту ночь из своих хижин. Деревенские тропинки, которыми они обычно направлялись в гости к друзьям и возлюбленным, не оглашали их мужественные голоса. Умуофия притаилась, — так испуганный зверь, наставив уши, принюхивается к застывшей зловещей тишине и не знает, куда бежать.
Тишину ночи нарушила звонкая дробь огене деревенского глашатая. Он призывал всех мужчин Умуофии, начиная с возрастной группы Акаканма и старше, собраться утром на базарной площади. Глашатай прошел всю деревню вдоль и поперек, не пропустив ни одной из главных деревенских тропинок.
Усадьба Оконкво казалась вымершей. Можно было подумать, что ее затопило холодной водой. Вся семья была в сборе, но все говорили шепотом. Услышав, что отец посажен в арестантскую и что его ждет виселица, Эзинма прервала свое двадцативосьмидневное пребывание у родственников будущего мужа и вернулась домой. Добравшись до Умуофии, она тотчас же отправилась к Обиерике узнать, что собираются предпринять мужчины Умуофии. Но Обиерики с самого утра не было дома. Жены его полагали, что он отправился на тайный совет. Эзинма осталась довольна: значит, что-то все-таки делается.
На следующее утро после призыва глашатая мужчины Умуофии собрались на базарной площади и решили незамедлительно собрать двести пятьдесят мешков каури, чтобы умилостивить белого человека. Они не знали, что пятьдесят мешков пойдут стражникам, которые для того и увеличили размер штрафа.