В хижине имелись окна. Раньше я не смог разглядеть их, потому что они представляли собой маленькие слуховые оконца на каждой стене, кроме той, где находилась дверь. Но тем не менее они пропускали внутрь достаточно света, и я мог увидеть того, кто будет приближаться к хижине с любой стороны. Бойницы. Даже когда я сделал три шага от одной стены до другой, ощутив при этом, как вся постройка покачивается вроде французского кофейного столика, мое мнение не изменилось: хижина была великолепной.
Я огляделся и вспомнил первые слова деда после того, как он занес в дом чемодан своего десятилетнего внука и закрыл за собой дверь: «Mi casa es su casa»[2]. Я не понял ни одного слова, но понял, что он хотел сказать.
– Хочешь выпить кофе перед обратной дорогой? – спросил я добродушно и открыл дверку топки.
Наружу вылетел серый пепел.
– Мне десять лет, – сказал Кнут. – Я не пью кофе. Тебе нужны дрова. И вода.
– Понятно. Как насчет бутерброда?
– У тебя есть топор? Или нож?
Я молча посмотрел на него. Он закатил глаза: охотник без ножа.
– Можешь пока пользоваться этим, – сказал Кнут, завел руку за спину и вытащил огромный нож с широким лезвием и позолоченной деревянной рукояткой.
Я взвесил нож в руке. Тяжелый, но не слишком, хорошо сбалансированный. Почти так же должен ощущаться пистолет.
– Подарок отца?
– Дедушки. Это саамский нож.
Мы решили, что он раздобудет дрова, а я – воду. Явно гордясь тем, что ему поручили взрослую работу, Кнут схватил нож и убежал. Я нашел доску, неплотно прилегающую к стене. За ней находилась своего рода изоляция изо мха и торфа. Я вдавил в нее пояс с деньгами. Набирая в ведро воду из ручья, струящегося всего метрах в ста от хижины, я услышал, как в лесу металл стучит по дереву.
Пока Кнут закладывал в топку тонкие сучья и кору, я выгреб мышиный помет из шкафа и убрал в него продукты. Я дал мальчику свой коробок спичек, и сразу после этого в плите запылал огонь, а чайник начал посвистывать. В хижину проникло немного дыма, и я заметил, что комары от него разлетелись. Я воспользовался моментом, снял рубашку и побрызгал водой на лицо и тело.
– Что это? – спросил Кнут.
– Это? – переспросил я и взял в руку именной жетон, болтавшийся у меня на шее. – Имя и личный номер, выгравированные на металле, способном пережить ядерный взрыв, чтобы было понятно, кого убили.
– А зачем это нужно?
– Чтобы знать, куда отсылать скелеты.
– Ха-ха, – сухо произнес он. – За анекдот не считается.
Посвистывание чайника перешло в предупредительное бульканье. Когда я наполнил две потрескавшиеся чашки, Кнут уже одолел бо́льшую часть второго толстого бутерброда с печеночным паштетом. Я подул на черную маслянистую поверхность.
– А какой кофе на вкус? – спросил Кнут с набитым ртом.
– Противный только в первый раз, – сказал я, сделав пробный глоток. – Доедай и беги домой, пока мама не начала волноваться.
– Она знает, где я. – Он поставил на стол оба локтя и подпер голову ладонями так, что щеки поднялись к глазам. – Анекдот.
Кофе был прекрасным на вкус, а кружка приятно согревала руку.
– Ты слышал о том, как норвежец, датчанин и швед поспорили, кто дальше сможет высунуться из окна?
Руки исчезли со стола. Кнут с интересом посмотрел на меня:
– Нет.
– Они встали у окна. И внезапно норвежец победил.
В наступившей за этим тишине я сделал еще один глоток. По любопытному выражению на лице мальчика я понял: он не сообразил, что анекдот уже закончился.
– Как же он победил? – спросил наконец Кнут.
– А ты как думаешь? Норвежец выпал из окна.
– Значит, он спорил сам на себя?
– Естественно.
– Это не естественно, и ты должен был сказать это в самом начале.
– Ладно. Но теперь ты понял юмор, – вздохнул я. – Так что скажешь?
Он коснулся пальцем веснушчатого подбородка и задумчиво уставился в никуда. Затем последовали две вспышки смеха и снова задумчивое созерцание.
– Коротковато, – сказал Кнут. – Но поэтому и смешно. Ведь бац – и все закончилось. Да, мне смешно. – Он снова хихикнул.
– Кстати, насчет «все»…
– Конечно, – сказал он и вскочил. – Я вернусь завтра.