— Ну что, как ощущения? — поинтересовался Герман, добавляя в мыльную массу эфирное масло корицы. Затем принялся разливать мыло по стаканчикам. Ангелина так увлеклась процессом, что ответила не сразу. Когда мыльная масса в каждом стаканчике была окрашена, она, наконец, сказала:
— Мне очень нравится! Хочу поскорее увидеть, что у нас получится!
Она принялась с воодушевлением наполнять форму мыльной массой с каждого стаканчика: сначала белым цветом, затем розовым, голубым, желтым… Получались яркие разноцветные круги. Когда форма была наполнена до краев, Ангелина начала крутить ее, наблюдая, как мыло интересным образом преображается. Герман подошел сзади и принялся ей помогать. Его присутствие, такое близкое и ощутимое, заставляло сердце Ангелины биться быстрее. Пальцы их соприкоснулись, когда они начали водить кисточкой по разноцветной массе, рисуя причудливые узоры. Было в этих прикосновениях что-то глубоко личное, сокровенное, которое остается в памяти на всю жизнь.
— Потрясающе! — восторженно воскликнула Ангелина. У них получались интересные завихрения разных цветов, которые Герман называл свирлами.
Они отправили залитое мыло в духовку, а после порезали его. Оставалось подождать вызревания — примерно три-четыре недели. Ангелина была довольна результатом. От усердия у нее даже разрумянились щеки — она почувствовала это, прижав ладони к лицу.
Пора было собираться. Ангелина набросила верхнюю одежду и влезла в сапоги. Несколько непослушных прядей упало ей на лоб. Герман осторожно заправил их ей за уши и неожиданно прикоснулся кончиками пальцев к ее пылающей щеке. Его взгляд нырнул прямо в душу, глубоко и до дна, заставив сердце сделать волнующий, мучительно долгий толчок.
И почему раньше она не замечала, что его глаза как тысячи чистейших голубых озер? Как удивительно они сочетаются с его волосами, черными как смоль. И как сильно в нем выражено мужское обаяние, от красоты не зависящее. Он привлекал ее какой-то внутренней силой, спокойствием, надежностью.
Внезапно Ангелина ощутила близость Германа, силу его рук, обхвативших ее за талию, запах его лосьона после бритья, и по ее телу пробежала дрожь. А потом вдруг его губы оказались в опасной близости от ее губ, и Ангелина не стала сопротивляться. На миг ей показалось, что она взлетела, что все предметы — изящная вешалка, маленький пуфик, миниатюрная тумбочка, — все это осталось внизу. А наверху — только они двое, подхваченные вихрем нежности.
— Ты пахнешь корицей, — прошептала Ангелина, и они засмеялись. Девушка спрятала лицо на его груди.
— Ангелина, я хотел сказать тебе кое-что…
Его руки легли на ее плечи и слегка сжали их.
— Я хочу, чтобы ты знала. Все, что тогда удержало меня от последнего шага в вечность, — это ты. И твоя молитва, которая заканчивалась всегда одним-единственным словом: «Останься…»
Ангелина горячо обняла его. Ей было тяжело вспоминать те беспросветные дни, проведенные в больнице.
Сейчас они чувствовали себя бесконечно счастливыми. Счастье буквально переполняло их, захлестывало с головой. И весь мир в одно мгновение сузился до размеров этой комнаты, ставшей для них прибежищем от невзгод, где каждый уголок был знакомым и родным. Вот такое тихое счастье, которое они так долго искали…
Глава 10
И ласково кивнула мне она,
Слегка лицо от ветра наклонила
И скрылась за углом… Была весна…
Она меня простила — и забыла.
И. Бунин
Впервые после долгого восстановления Герман решился появиться в театре, хотя это решение далось ему нелегко — он надеялся прийти на выступление без помощи костылей, но, к сожалению, ноги были еще слишком слабыми, он хромал, и выбора не оставалось. Желание увидеть Ангелину на сцене оказалось сильнее, и он собрался с духом.
Как бы ему ни хотелось, организм не мог так быстро восстановиться. Он приложил немало усилий, чтобы прийти в нормальную форму, но, казалось, все было бессмысленно. Герман все еще чувствовал, что быстро слабеет и устает, время от времени его беспокоила головная боль, а сон оставался чутким, некрепким. Он мог по нескольку раз вставать среди ночи. В общем, Герман не замечал никаких изменений, и от этого сильно злился.
Помимо физического здоровья его беспокоило еще и психологическое состояние. Временами появлялась какая-то агрессия, которая быстро сменялась апатией. Или же появлялось желание скорее опустить руки, и от этого раздражительность только усиливалась. Он чувствовал себя слабым и бессильным. Мысль о том, что Ангелина думает так же, была просто мучительной. Он изо всех сил старался сохранять спокойствие в ее присутствии, но с каждым разом это давалось ему все труднее и труднее. День проходил за днем, но ничего не менялось. Так, по крайней мере, казалось Герману.