— Герман, прошу тебя, опомнись! — взмолилась женщина и заплакала.
Он, наконец, поднял на нее свои безумные глаза. Потом посмотрел на правую руку. Из зажатого кулака капала кровь. Герман сел прямо на пол, посреди комнаты, устало и обреченно, и схватился за голову.
— Я понимаю, что тебе плохо, — осторожно сказала Вера Петровна. — Но и Ангелине не легче, поверь. Моя коллега часто посещает оперу, и сегодня она сказала мне, что ведущее сопрано театра, то бишь наша Ангелина, заболела и не может выступать.
Герман вскочил.
— Что с ней?
— Она простудилась.
— Это точно?
— Точнее не бывает. По моей просьбе коллега позвонила в театр, и знакомая билетерша подтвердила, что у Лины бронхит.
Герман скрипнул зубами.
— Это я виноват. Мы долго стояли в парке, наверное, она промочила ноги и из-за этого заболела. Я даже не смогу проведать ее!..
— Если ты сейчас не можешь нормально ходить, это еще не значит, что ты вообще ничего не можешь, — подмигнула ему Вера Петровна. — Герман, подключи фантазию. Все в твоих руках.
Глава 12
Если даже сердце очерствело,
Дайте маме капельку тепла.
Р. Гамзатов
Третий день без театра. Четвертый день без Германа. Ангелина с отвращением отбросила лист календаря в мусорную корзину и раскашлялась. Несколько минут ей понадобилось, чтобы прийти в себя и привести в порядок дыхание. До чего же неприятно болеть! Голова была тяжелой, а ноги казались ватными. Все эти дни она бесцельно бродила по квартире, мучаясь кашлем, пытаясь занять себя хоть чем-то, только бы избавиться от безрадостных мыслей и тягостных воспоминаний. Ей звонили коллеги, справлялись о здоровье, один раз навестила Эля, но ничто не могло заглушить ее грусть и тоску по общению с Германом, оттого и болезнь проходила тяжелее, чем ожидалось.
Сложней всего ей было пережить болезнь психологически. Она умудрилась заболеть накануне премьеры, и это оказалось сильным ударом и по самолюбию, и по самооценке. Каких трудов ей стоило молча снести торжествующую ухмылку Ланы, которая с радостью ее заменила! Придя на премьеру, Ангелина думала, что сойдет с ума от отчаяния и обиды. Рядом с нею сидел заместитель директора театра и все поглаживал ее по плечу, утешая: «Не расстраивайся. Это же не конец. Еще споешь. А как еще успеет надоесть!» Но его слова не помогали. Ангелина с грустью смотрела на сцену, а взгляд нет-нет да и устремлялся на кресло во втором ряду. На месте Германа сидел другой человек. К отчаянию и обиде прибавилась еще и тоска. Беспредельная, мучительная тоска.
Иногда ее рука непроизвольно тянулась к трубке, но разум тут же пресекал попытку позвонить. Она нашла пристанище у окна в кухне, откуда хорошо просматривался двор, но Герман не приходил. Только с веток деревьев время от времени осыпа̀лись оставшиеся лепестки весенних цветов — как напоминание об их последней встрече.
Давно ей не было так тяжело на душе. Вдруг вспомнилось беззаботное детство, пахнувшее бабушкиными пирожками с яблоками, которые она пекла на праздники. Захотелось снова оказаться в ее заботливых руках, поделиться переживаниями и получить мудрый совет. Но бабушка умерла три года назад, оставив о себе лишь светлые воспоминания. И все же та теплота и уют, которыми она всегда окружала своих внуков, до сих пор согревала сердце, не позволяя унывать.
Ангелина залила кипяток в чашку, добавила чайную заварку и опустилась на стул, наблюдая, как поднимаются вверх язычки ароматного пара. В этот момент в дверь позвонили. На пороге стоял курьер и широко улыбался.
— Ангелина Сергеевна Белоконская?
— Да, это я.
— Вам посылка и букет. Подпишите.
— От кого? — растерянно спросила она, сжимая в руке белоснежные ландыши, похожие на хрупкие жемчужины.
Как она и предполагала, посылка была от Германа. Оригинально. Он, конечно же, знал, как нравится ей процесс разбора подарков. А в посылке было много коробочек, завернутых в яркую подарочную упаковку и украшенных праздничным бантом.