– Сейчас всё получится.
К нему ходили и учителя, когда им не удавалось решить задачи для старшеклассников. Иван Сергеевич даже самые трудные щёлкал как орехи. Иногда он находил ошибки в учебниках, что его искренне веселило.
Ещё он умел и любил заниматься устным счётом. Так отдыхал. Закинет голову – впавшие щеки, острый кадык, только очки блестят. Саша называет числа – двузначные, трёхзначные, четырёхзначные. Иван Сергеевич их складывает или вычитает. Результат выдаёт мгновенно.
Саша никогда не думала, что можно жить и дышать математикой. Иван Сергеевич находит её везде. В стихах и рисунках. В снежинках, в звёздном небе. Скучнейшая прежде наука кажется теперь Саше поэзией – бесстрастной и точной, как льдинки, из которых Кай во дворце Снежной королевы складывал слово «вечность».
У Саши эти льдинки пока ещё не очень складывались, а Иван Сергеевич писал слово «вечность» шутя.
9
Они ждали вестей от Андрюшки. Знали уже, что полёт он перенёс неплохо, сейчас в клинике. Что скажут врачи? Ведь, изучив документы, писали, что случай не безнадёжный, ещё не поздно.
Но Рената качала головой:
– Жаль, насчёт больницы Ирина Ивановна со мной не посоветовалась. Через знакомых списалась, договорилась с какой-то частной клиникой. Что там за врачи… Пока она в восторге, говорит – как у Христа за пазухой. Но что-то не верю я этим восторгам. Мягко стелют… Сколько ещё денег возьмут-то…
И главное – какой результат будет, – переживала Рената.
А потом позвонила Ирина Ивановна. Рената слушала её и не могла сдержаться:
– Ах черти… Ах черти…
– Вот что, – сказала она, нажимая «отбой». – Только не реветь. Выставили счёт. Ирине Ивановне придётся отдать все собранные деньги за эти несколько дней, проведённых в больнице. Просто за обследования. Израильские врачи их все сделали заново, а это там очень дорого. Но самое худшее, они сказали, что Андрюшке уже ничего не поможет. Назначили, правда, химию, но очень лёгкую… для отвода глаз.
Анеля не выдержала и разрыдалась:
– Что же делать?
Рената сжала пальцы:
– Теперь у нас нет денег. А у Андрея почти нет времени. Но ведь «почти». Нужно сделать всё, чтобы в это «почти» ему было хорошо. Если человека нельзя вылечить – это не значит, что ему нельзя помочь.
И девушка рассказала ребятам о юной Маржане Садыковой. Она была младше Андрюшки – всего четырнадцать лет. Её болезнь стала для близких неожиданностью.
Раньше Маржана никогда не болела. Даже не простужалась. И родные не могли поверить в диагноз, который ей поставили врачи, – рак.
А он развивался так стремительно, будто совсем не хотел оставить девочке времени. Но Маржана успела прожить свою жизнь. Успела, когда поняла, что уходит. Она попросила купить ей профессиональный аппарат – как у настоящих фотографов. И у неё получались удивительные фотографии. Это были не просто снимки, а картины – как у больших художников.
Потом была выставка, на которую пришли тысячи людей. А когда она закончилась, Маржана разослала все фотографии своим моделям. И каждому написала какие-то свои, особые слова. На память.
Мама Маржаны говорила, что дочка ни о чём не жалела. Болезнь ей очень много дала. Она, конечно, отняла у неё продолжение этой игры, этой жизни, но и дала ей бесконечно много. Может быть, то, чего она никогда бы не получила, прожив жизнь полностью.
А людям остались её фотографии-картины и её прекрасный образ…
– Так что пусть каждый из нас проживёт долгую и прекрасную жизнь, потому что это будет немного и за Андрюшку тоже. А пока мы должны сделать для него всё, что ещё возможно. Я даже знаю человека, который ему поможет, – закончила Рената.
Человек этот оказался врачом. Рената сказала, что это лучший врач в городе. Хирург. Обычно он не лечил тяжелобольных детей, потому что не мог видеть детских страданий. Он вытаскивал с того света взрослых.
Саша познакомилась с ним в тот день, когда Рената заехала за ней на машине. Они спешили в аэропорт, встречать Ирину Ивановну и Андрюшку. Олег Викторович сидел на заднем сиденье. Здороваясь, Саша взглянула в его глаза – внимательные, цепкие. И подумала, что вряд ли этого человека любят все вокруг. Потому что он не заботится о том, чтобы произвести приятное впечатление. Сначала – дело. А уж потом можно быть милым и любезным, если останется время. Но его обычно не остаётся.
…Они вошли в здание аэровокзала вместе, мать и сын. От Андрюшки осталась одна тень. Ирина Ивановна тоже похудела и осунулась. Она улыбалась сыну, но когда он отвернулся, у неё стало такое лицо, что у Саши перехватило горло.
Олег Викторович стоял прямой, сдержанный. Со стороны казалось – благополучный человек встречает знакомых. Но он лучше всех понимал, что происходит сейчас и что будет потом. Шагнув вперёд, врач поддержал Андрюшку под локоть.
10
Приближался Новый год. Золото, серебро, огоньки. Это Саше нравилось больше всего – сказка. Даже в скромных киосках «Союзпечати» были развешаны переливающиеся нити «дождя». В магазинах сияли всеми цветами игрушки. А в городском парке мерцали гирлянды – красные, синие, зелёные. Белый, как вата, снег превратил замызганные городские улицы в сказочные уголки с рождественских открыток.
В школе готовился бал. Новый год и следующие за ним десять дней весёлого ничего-неделанья – это был глоток свободы в ожидании грядущих ЕГЭ, под прессом которых даже учителя ходили пригнувшись.
Ребята украшали свой класс. Сколько уже десятилетий на окна традиционно клеят снежинки, а под потолком укрепляют нитки с кусочками нанизанной ваты – «снег». Но каждый раз это так красиво.
Захар стоял на парте, прицеплял к люстре блестящую гирлянду.
– Чего меня не держите?! – напустился он на девчонок. – Вот упаду сейчас и буду тут лежать бездыханный – молодой и красивый.
Самые обычные слова говорит Захар, самым обычным голосом. А почему-то все хихикают.
– А мне ещё надо в институт поступить, – продолжает он.
– Все мы поступим, – мрачно замечает Вася. – Иначе б нас этой подготовкой не раскатывали так… в блинчики.
– А куда ты будешь поступать? – спрашивает Саша, придерживая Захара за ноги. Вдруг и правда свалится.
– На менеджмент, – отвечает он ей свысока.
Кто-то засмеялся, по инерции, наверное.
– Хватит ржать, – так же высокомерно сказал из-под потолка Захар. И спросил Сашу: – А ты думала куда?
В областном центре было вертолётное училище. Почему-то Саше казалось, что Захар выберет его. Мужское дело.
– Ну уж нет. Не хочу быть пешкой: куда пошлют – туда пошёл. Хочу по-своему жить, иметь право сказать «нет»…
– Бывают же мирные летчики, не военные… Вон, пожары тушат.
Все вспомнили: несколько лет назад лето выдалось катастрофически жарким. Какое-то время природа ещё сопротивлялась, растения пытались выжить, дожить до дождя, но его всё не было. И леса запылали. Это было страшно. Днём и ночью горы стояли красные как угольки. Самолёты тогда казались спасителями. Их было три. Белый с красным Бе-200 появился первым. И с тех пор каждый день, с раннего утра, расчерчивал небо над их маленьким городом.
Потом ему на помощь подоспели два жёлтых самолёта-близнеца. Итальянцы. Они всегда летали парой. Присаживались на поверхность Волги, набирали воды и уходили тушить леса. Их провожали благодарными взглядами.
– В Москву хочу, – сказал Захар.
Тут возразить было нечего. Каждый год в числе выпускников были те, кто мечтал уехать в большие города. Уезжали и не возвращались. Растворялись в бурном водовороте Москвы, Питера.
– Мама рассказывала, что настоятель нашего храма, отец Павел, шесть раз пытался поступить учиться на художника. Он с детства рисовал замечательно. Ему даже в той академии, куда он приехал подавать документы, сказали: «Мы не многому можем вас научить». А на экзаменах, на творческом конкурсе то есть, он получил за свои работы двойки. Туда принимали только блатных, хотя они и рисовали гораздо хуже. Но они были детьми профессуры. Отец Павел тогда вышел, и чуть ли не в Москву-реку хотел броситься, такая депрессия у него была.