Он знал адвокатскую контору "Мерридью, Баркер, Кайл и Мерридью" и множество раз присутствовал в суде, когда защиту обвиняемых – обычно по самым тривиальным делам – вел Чарлз Джексон. Он отличался безукоризненной подготовкой дела – очевидно также было и то, что он предпочитает работу на защиту, а не на обвинения.
– Это доставит нам массу неприятностей, – пророчествовал в то утро Роджер. – Когда дело закончится, я бы хотел с ним познакомиться. Интересно, что им движет.
– То есть жаждет ли славы и богатства или же он человек с определенной миссией? – сухо осведомился помощник комиссара. – Не знаю, какой тип мне нравится меньше. Неважно, что им движет, лучше попытайтесь залатать в деле дыры. Я не хочу, чтобы племянничек оказался на свободе.
Третье преступление началось тихо, незаметно, и поначалу Розмари Джексон не понимала, что это – преступление, а она – часть общей схемы. Она лишь знала, что пока не пришло то письмо, она была очень счастлива, сейчас же с колоссальным трудом держала себя в руках. Она ожидала вечерней встречи с Чарлзом и не представляла, как сможет смотреть ему в глаза, не рассказав о письмах. Но что, если обвинения окажутся ложными, если доказательства, которые она обнаружила, – фальшивые? Она ведь расстроит его – именно в то время, когда ему нужна максимальная концентрация.
Четвертое преступление весьма отличалось от всех остальных (за исключением первого).
Оно тоже было кровавым.
И его жертвой тоже была женщина. Энергичная, замужняя женщина средних лет. Она жила в северном пригороде Лондона и занималась там филантропической деятельностью. Эта женщина была саркастичной и бесстрашной – именно так она излагали свои взгляды из судейского кресла, поскольку была председателем суда в Лайгейте. Короче говоря, это была женщина, обладавшая властью.
В ночь преступления она была в своем доме одна, ничего не опасалась и ничего не подозревала.
Глава 3
Четвертое преступление
Неизвестный подошел к дому судьи со стороны ворот, ведущих к гаражу и черному ходу. У ворот было темно – ближайший уличный фонарь располагался в ста ярдах, хотя над парадным входом и горело несколько фонарей.
Человек двигался совершенно бесшумно. Одет он был во все черное. Заканчивался март, и луна входила в свою последнюю фазу. Дул сильный ветер, по небу летели облака, они то закрывали звезды, то пропускали их слабый свет, и ветер гнал их дальше. Человек попробовал ручку двери черного хода. Дверь была закрыта, но иного он и не ожидал. Затем, пользуясь ручным фонарем, он осторожно обследовал окна задней части дома. Все защелки оказались закрытыми, и он не стал их взламывать. Он отступил назад и начал осматривать второй этаж – ему показалось, что одно окно слегка приоткрыто.
Слышно было только завывание ветра.
Над дверью черного хода распластался козырек.
Казалось, ухватившись за него, совсем нетрудно подтянуться и забраться наверх. Ноги человека скользили по кирпичной стене, срывались, и когда он влез на козырек, то не мог отдышаться. Но вскоре он пришел в себя, встал на колени и усмехнулся. Дождался, пока дыхание полностью восстановится, выпрямился в полный рост и понял, что без труда может дотянуться до открытого окна. Он немного подался вправо и толкнул оконную раму, она легко скользнула вверх. Было совершенно темно, лишь метались серые тени облаков да деревья стонали на ветру. Человек начал подтягиваться к окну.
В этот миг на дорогу вырулила какая-то машина, ее фары отбрасывали пучки света.
Человек на козырьке замер.
Снопы света качались вверх-вниз, двигатель урчал, и когда автомобиль достиг угла, водитель вначале притормозил, потом дал газ и помчался в сторону пустыря, со скоростью, явно превышавшей допустимую ночью и даже на пустынной дороге – явно более пятидесяти миль в час.
Но еще до того, как машина скрылась из вида, человек уже был внутри дома, в широком коридоре. С одной стороны – стена и окно, с другой – три двери. Он прошел по коридору и очутился на большой лестничной площадке. Свет огромной люстры заливал площадку, коридоры, широкую лестницу и большой, обшитый деревом холл, – здесь по стенам висели выцветшие портреты, в углах стояли семейные реликвии – свидетельства чести и гордости.