Леонид Почивалов
И снова уйдёт корабли…
Без шторма нет моря
«Там, за горизонтом»
Где-то на свете живет неизвестный мне человек, которому я обязан жизнью. Даже не представляю его лица, в памяти остались лишь неясные, проступившие сквозь размытое сознание очертания мужской фигуры. И еще короткий блеск обручального кольца на руке, и голос человека, который раздавался будто бы из пропасти: «Кажется, жив!»
Поезд в Сочи пришел поздним вечером. Я сел в автобус, доехал до набережной, бросился к парапету: море! Вот оно! Никогда до этого не видел моря. С детства представлял его по книгам, фильмам, рассказам других, и мне казалось, что представляю хорошо. Но это было заблуждением. Море — явление. И как явление столь необъятно, значительно и многообразно, что знать его заочно невозможно. Его надо ощутить своими глазами, ушами, легкими, каждой клеточкой тела.
Я вглядывался в темную, глухо грохочущую, дышащую мне в лицо влагой, бьющую мне в грудь мускулистым ветром стихию, и казалось, что стою на самом краю света, что за этим береговым обрывом начинается пустота и мрак вселенной, а огни далеких кораблей во мраке — это заблудшие и угасающие светила.
Теперь надо было потрогать стихию рукой, попробовать на вкус! Я быстро спустился к самой кромке берега, в отсвете городских огней передо мной проступали очертания волнореза, похожего на рухнувшую в море каменную башню. Он четко выделялся во мраке, потому что был опушен кипящей пеной.
Не раздумывая, я бросился на волнорез и добежал по скользкому бетону до его конца, чувствуя, как сладостно замирает сердце перед близостью могучей и неистовой стихии, как растет во мне ощущение собственной значительности рядом с ней. Замер у края, раскинул руки, вздохнул всей грудью:
— Здравствуй, море!
В следующее мгновение где-то в глубине сумрака я вдруг различил странный черный сгусток с белой каймой по верхнему краю. Сгусток, казалось, застыл в отдалении, но через миг я обнаружил, что нет, не застыл, а приближается и вот уже белая кайма превратилась в крутой загривок пены, а сам сгусток в громадный водяной вал. Я лишь успел вскинуть руки, чтобы защититься от наваливавшейся на меня громады, и вдруг почувствовал, как плечи пригнула невыносимая тяжесть, ноги резким ударом оторвало от бетона волнореза. Неведомая сила повалила на спину, уложила на что-то мягкое, подбросила вверх, понесла к берегу, но там другая сила рванула обратно в море. Я почувствовал, что захлебываюсь, мне не хватает дыхания, пытался крикнуть, но в следующее мгновение спина хрустнула на чем-то твердом, и меня тут же придавила тьма.
…Очнулся на берегу. Лежал на холодном песке пляжа. Надо мной возвышались темные фигуры людей. Возвращающееся сознание постепенно вникало в то, что люди говорили.
— Кажется, жив. Шевелится…
— Рехнулся! Сунуться на волнорез в такой шторм!
— Как же ты сумел-то его?
— Сам удивляюсь! Вытащил из-под волны, как из пасти зверя…
Когда я окончательно пришел в себя, то попытался подняться. Мне помогли. Тело отозвалось резкой болью — в спине, в плече, в затылке.
— Дойдешь?
— Дойду…
— Ну, то-то! И в следующий раз в шторм к морю не суйся! К нему с уважением нужно! Это же — море!
Они разошлись, и я так и не понял, кто меня вытащил из пасти зверя. Не тот ли небольшого роста в голубой рубашке с вихрастой головой?
Хотел крикнуть: подождите, я же не поблагодарил вас! Вы же спасли меня. Подождите! Но фигуры растворились в темноте прибрежных зарослей.
Так состоялось мое первое знакомство с морем, самое тесное, в полном смысле слова. С тех пор я никогда не забываю, что где-то на свете живет человек, который спас мне жизнь. И снова и снова через годы шлю ему благодарность.
Мне было двадцать три года. В нашей редакции неожиданно заболел старший и заслуженный, который собрался на отдых в сочинский санаторий; выделенная ему путевка «горела». И тут неожиданно подвернулся я. «Хочешь в Сочи?» Тогда Сочи, что у моря, мне казался Меккой для молодого человека. Я был счастлив.
В санатории счастье несколько омрачилось. Заполняя мою курортную книжку, врач написал «больной Почивалов». Больной? Я хотел протестовать, но сдержался — пусть! Зато я на море! Завели даже историю болезни и в ней написали: «Переутомление» — в санатории здоровых не посылают! Возвращаться вечером в палату в строго определенный час, на пляже не загорать, а принимать «солнечные ванны» и не больше разрешенного врачом времени, далеко в море не заплывать…
Режим был не для двадцатитрехлетнего. Я пытался смирить себя, привыкнуть к сознанию, что в самом деле «больной», переутомленный и нуждаюсь в тихом стариковском отдыхе. Смирение продолжалось недолго.