До утра было далеко, и не было у проводниц конца всяким житейским росказням. Только Соня не подавала голоса, молча слушала все эти разговоры.
На рассвете, когда пассажиры экспресса еще крепко спали, пожилая проводница — тетя Маша — отложила на столик вязанье и тронула за плечо спавшую на верхней полке Соню.
— Сонь, вставай, к морю подъезжаем, — сказала она. — Сейчас остановимся.
— Уже?.. — подхватилась Соня и стала торопливо одеваться.
Море лежало в каких-то двадцати метрах от состава — огромное и синее-пресинее. Солнце только-только вставало, и там, где оно подымалось, море сливалось с таким же ярким по голубизне небом.
— У-ух, какое оно!.. — Соня подошла к самой воде.
— А вон горы… Кавказские… видишь? — показала тетя Маша в сторону, где высились, посвечивая снежными шапками, горы.
— У-ух, какие!.. — выдохнула Соня, изумленно глядя на горы. И снова посмотрела на море, на зеленые свечи кипарисов, подступавшие к берегу.
— Монетку в воду брось, — сказала тетя Мата.
— Зачем? — удивилась Соня.
— Примета такая. Я когда-то бросила, с тех пор двадцать лет на этой линии езжу. И ты на себе эту примету проверь.
— Нету мелочи… — огорчилась Соня, роясь в кармашках платья.
— На, бросай, — подала ей тетя Маша несколько серебряных монет.
Соня размахнулась и бросила их в воду.
И они пошли назад к своему составу, загородившему всю маленькую станцию, так что только крыша вокзала виднелась за вагонами — красная крыша среди зеленых кипарисов.
Едва они поднялись на площадку своего вагона, как поезд тотчас же тронулся.
— Теперь видишь, какое оно, море? — спросила тетя Маша, стоя рядом с Соней у раскрытой двери, куда залетал мягкий и прохладный морской ветер.
— Красивое, — задумчиво сказала Соня, глядя на голубоватую водную пустыню, протянувшуюся вдоль железнодорожного полотна.
— То-то же, — усмехнулась тетя Маша. — А ты противилась, не хотела с пригородных поездов переходить.
— Привыкла там. Народ все время разный: и поют, и плачут, и шутят. Все сразу у них.
— Думаешь, в экспрессах не такие же люди ездят? И тут всякого навидишься: и слез, и поцелуев, и ревностей. Люди-то все из одного теста вылеплены.
Соня не ответила тете Маше. Да, пожалуй, она и не слышала ее слов, так как глаза ее по-прежнему были прикованы к голубому, бесконечно широкому морю.
В тот же день, ранним вечером, их поезд покидал Кавказ. Шла посадка, и на перроне была великая суматоха. Загорелые, разгоряченные люди с детьми, чемоданами, ящиками с фруктами норовили побыстрее попасть в вагон. Они торопливо расплачивались с носильщиками, торопливо втаскивали в тамбур вещи и десятки разных слов говорили Соне:
— Мне бы нижнюю полочку. У меня верхняя…
— Когда мы будем в Сумах? Ко мне выйдет мама…
— Нельзя ли в купе без детей? Очень прошу…
— Девушка, почему не работает вентилятор? Прямо дышать нечем…
И каждому Соня отвечала:
— Не знаю… Все места заняты…
— Что же делать, везде дети…
— Починим, починим вентилятор. Подождите, пока тронемся…
Уже зашипели тормоза, провожающие покинули вагон и выстроились вдоль окон, а Соня подняла флажок, когда к вагону подошла старушка с узелком и чемоданчиком.
— Дочечка, возьми меня… билета не досталось, — робко попросила она.
— Нельзя, бабушка, — ответила Соня.
— Дочечка, мне до Кавказской, — продолжала просить старушка. — Внучок у меня там в армии служит…
— Не могу без билета, — участливо ответила Соня. — Ни одного свободного места нет.
— Ох, господи!.. — вздохнула старушка и засеменила прочь от вагона.
— Бабушка! — крикнула ей Соня, стоя на ступеньке уже тронувшегося поезда. И замахала рукой, призывая старушку вернуться.
Но старушка не услышала ее в шуме общих голосов и возгласов. Соня видела, как старушка остановилась, поставила на землю чемоданчик да так и осталась стоять посреди перрона, одинокая и какая-то чужая всему, что ее окружало.
Потом Соня сидела в купе и вытирала мокрые глаза.
— Разве всех пожалеешь? — говорила ей тетя Маша. — Ну, осталась твоя бабка, следующим доедет. А вдруг ревизор? Хлопот не оберешься.
— Нет, надо было взять, — упрямо твердила Соня. — Я бы ей сама билет достала… Не догадалась сразу. Дура несчастная…
— Ну, будет казниться, — ласково сказала ей тетя Маша. — Пойдем постели раздавать.
— Пойдемте, — вздохнула Соня, поднимаясь с полки.
Летний вечер долго оставался светлым. Уже они с тетей Машей и билеты собрали, и постельное белье разнесли, и чаем пассажиров напоили, а за окнами все не темнело. Лишь когда экспресс нырял в тоннели или горы подступали вплотную к составу, тогда густая чернота вливалась в окна и в вагоне на короткое время вспыхивал свет.