Меж тем на базарчике учинился настоящий переполох: Райкина узнали. Его окружили, со всех сторон к нему тянулись загорелые руки с корзинами фруктов, бутылями с вином, букетами. Со всех сторон слышались возгласы:
— Возьми, дорогой! Не возьмешь — обидишь кровно!.. Самый лучший виноград! Самый ранний сорт!.. Посмотри, какая алыча! Нет другой такой алычи!..
— Товарищи, друзья мои, зачем мне столько? — спасительно оглядываясь, отбивался от предложений Райкин. — Мне нужно немножко: для меня, для жены и для моих актеров, с которыми я возвращаюсь с гастролей домой. И я хочу купить. За свои деньги. Я тоже получаю зарплату, как всякий работающий гражданин… Отпустите меня, поезд уйдет! — вдруг вскрикнул он, и прорвав окружение, припустил к поезду, теряя по пути шлепанцы.
За ним кинулась толпа торговцев и неторговцев. Однако он уже успел вскочить в тамбур, и Соня тут же опустила металлическую плиту, закрывшую ступеньки. Люди хлынули к открытым окнам. Теперь Райкин с облегчением махал всем рукой из приспущенного окна. Из других окон выглядывали артисты его театра миниатюр. В окна летели цветы, кто-то пытался просунуть корзину с крупными грушами.
— Дорогой, зачем тебе босиком ходить? Бери назад свой сувенир! — Загорелый мужчина просовывал в окно Райкину потерянные им на перроне тапочки.
А другой, загорелый, крепкий детина, кричал:
— Слушай: в греческом зале, в греческом зале! Давай расширим сосуды! — Он держал в руках две поллитровые банки с виноградным вином и норовил через головы толпящихся людей протянуть одну банку Райкину.
— Спасибо, милый! — весело отвечал Райкин. — Я уже расширил! В греческом зале, в греческом зале! Твое здоровье! — Он прищелкнул ногтем по шее и подмигнул загорелому детине.
Поезд тронулся.
— Водички бы мне, — устало сказал Райкин, берясь рукой за сердце.
— Сейчас, дяденька Райкин. — ответил Вовка, находившийся все время подле Райкина у окна.
Райкин присел на диван открытого купе. Жена его, полная, смуглая артистка из того же театра миниатюр, рылась в сумочке в поисках сердечной таблетки. Вернулся Вовка со стаканом воды, подал стакан Райкину. Тот бросил в рот таблетку и выпил всю воду.
— Благодарю, дружок. Видишь, как тяжело быть артистом: даже на базар по-человечески не сходишь, — пожаловался он Вовке.
— А я и не буду артистом, — ответил Вовка. — Я космонавтом буду.
— Умница, — похвалил Райкин и покрутил пальцем над головой. — Там легче: пустота! Никто за тобой не погонится.
Вечером Миша нес из буфета две бутылки пива. В тамбуре, у распахнутой двери, стоял Юрий, одетый в спортивный костюм, курил.
— Разрешите огонька, — остановился возле него Миша.
Юрий протянул ему горящую папиросу. Миша прикурил, выпустил на воздух дым изо рта, сказал:
— Я тоже все на здешнюю природу гляжу. Велика ты, матушка-Россия.
— Первый раз на Кавказе? — догадался Юрий.
— Первый, — ответил Миша. — Большой контраст против Сибири.
— Сибиряк, значит?
— Да нет, просто пожить там пришлось. По вербовке. На стройке работал, плоты по Лене гонял, — не спеша, словно вспоминая, говорил Миша. — А до этого руду на Урале брал. Но то песня из другой оперы… А вот, где бы ни был, а лучше, чем у нас на Гомельщине, мест нету.
Юра удивленно посмотрел на него.
— Черт его знает, — продолжал Миша. — или воздух там другой, или жабы и наших болотах по-особому квакают, а факт есть факт. Впрочем, в своих болотах жабы, пожалуй, не квакают, а нежные арии поют.
В тамбур вышли женщина с короткой, модной прической и белокурая девочка.
— Мы уходим в ресторан, Маринка проголодалась, — сказала Юрию женщина.
— Пожалуйста, — ответил он.
— Учти, купе открыто, — сказала ему женщина.
— А ты бы закрыла, — ответил он.
— Но там эта пара.
— Заперла бы их, — усмехнулся он.
— Не умничай. Если что-нибудь случится…
— Ну, теперь этого в поездах не бывает, — успокоил ее Миша.
— Вы думаете? — насмешливо спросила она. — Мой муж может вам рассказать, что и как бывает. Это по его части.
— Люся, ступай, — сухо сказал Юрий.
Она повернулась и пошла вместе с девочкой через площадку в другой вагон, а Миша и Юрий остались курить у распахнутой двери.
Соня уже укладывала Вовку спать на нижней полке в своей служебке. По вагону шли, возвращаясь из ресторана, Маринка и Люся. Девочка несла персики в целлофановом мешочке, Люся — бутылку напитка. Проходя мимо служебки, Люся приостановилась, увидев Сошо, и быстро пошла дальше.
Они прошли с Маринкой еще один вагон, и вдруг Люся сказала дочке: