Офицер пристально всматривался в солдата, который стоял на дороге и не двигался с места.
Неожиданный толчок в спину вывел Зарубина из оцепенения, и он вскрикнул от радости, увидев рядом с собой Яшку:
— Гляди-ка, смышленый, чертяка!..
Сесть верхом на ишачка Семен постеснялся и повел его на поводу. Вплотную к Яшке подступал конь комбата-три и, ворочая багрово-черным глазом, норовил ухватить ишачка за гладкий круп своими длинными желтыми зубами. Чувствуя яростную неприязнь коня, Яшка постоянно оборачивался, прибавлял ходу и заставлял Зарубина идти быстрым форсированным шагом. Хотя ноши никакой у Семена не было, кроме карабина, который давно прирос к спине и стал неощутим на вес, «форсировать» тропу было нелегко. У Зарубина на ногах — одна видимость ботинок: сверху — вроде ничего, а вместо подметок — только стелька. И ноги чувствуют каждый острый камешек. А здесь этого колючего щебня видимо-невидимо. Будто кто нарочно насыпал, чтобы испытать солдата на выдержку и крепость.
Наконец ущелье расступилось, открылась даль, и стал виден весь лагерь как на ладони.
Заметив табунок сородичей, Яшка радостно затрубил и своим душераздирающим ревом возвестил приход линейного надсмотрщика Семена Зарубина в роту связи.
В этот же день командир роты «навечно» закрепил Яшку-пулеметчика за Семеном, чтоб бесперебойно снабжать питанием батальонную рацию…
И вот они снова поднимаются на перевал. Лагерь остался позади, только столетние каштаны провожают их, вяло покачивая ветвями, с которых уже осыпались коричневые плоды.
Стройные точеные ноги Яшки мелькают, как спицы: из-под маленьких, игрушечных копыт выскальзывают щебень и галька. Тропа как тропа: с одной стороны — стена, глыбы гор, с другой — пропасть. Все уже знакомо, знай иди, поднимайся все выше и выше, к небу. Яшка-пулеметчик несет на себе две пары аккумуляторов, а ефрейтор Зарубин шагает сзади, посвистывая.
Зимнее солнце быстро скатилось за хребты гор, свет вечерней зари не достигал ущелья — и сразу потемнело. Семен, намотав на руку повод, повел Яшку за собой, приглядываясь к тропе. Светлые капли звезд нависали над ними так низко, что казалось, минута-другая — и можно будет дотянуться до какой-нибудь из них рукой. Но потом они стали меркнуть, эти звезды, расплываться в разливе багровой зари, которая разрасталась в небе как отблеск пожарища, охватившего пол-земли. Зарубин остановился, еще не понимая, отчего такой странный свет в горах, но скоро из-под щербатой вершины показался раскаленный докрасна бок луны, и все стало ясно.
Семен не раз поднимался на перевал, хорошо знал эту дорогу и чувствовал, что скоро они выйдут на прямую открытую тропу, которая днем методически обстреливается немцами, а ночью по ней можно провести хоть целый караван — не услышишь даже выстрела…
От лунного света в горах уже было светло, как днем: можно камушек от камушка отличить, и Зарубин прибавил шагу.
Неожиданно пахнуло холодом, настоящей зимней стужей. Впереди вместо каменистой тропы Зарубин увидел сплошной снежный наст: не угадать, где твердая тропа, а где навес над пропастью. Единственный выход — держаться поближе к стене гор…
Вспомнились слова командира роты: «Надо во что бы то ни стало пробиться на перевал». А он тогда еще усмехнулся: «А чего пробиваться? Десять раз ходил!» Видно, знал старший лейтенант, что говорил…
Яшка-пулеметчик боялся переступить черту: снег его пугал, как ловушка, расставленная на дороге, и Зарубин ничего не мог поделать с упрямым ишачком.
Снег блестел, искрился под лунным светом, лежал каким-то косым пластом вдоль тропы, и надобно было набраться духу, чтоб ступить на этот наст, проложить первый след.
Утопая по колено в снегу, Семен сделал несколько шагов, потом возвратился с полной уверенностью, что идти можно, только надо держаться поближе к горе, чтобы не ступить мимо тропы.
— Пошли, милок, — потянул он за повод Яшку. — Сам понимаешь, иначе нельзя…
Но тот не шел. Он смотрел на Зарубина и мотал головой: «Нет, ни за что!»
— Скотина ты, вот что! — проговорил в сердцах Семен и стал снимать с седла Яшки аккумуляторы.
Он перевесил их через плечо, глубоко вздохнул, еще раз тронул Яшку за повод и сказал ему на прощанье:
— Ну и стой, оболтус. Чтоб тебя волки съели!..
Семен Зарубин сначала вымеривал каждый шаг, пробуя каблуком твердый грунт под снегом, а потом пообвык, пошел быстрее, но все считал: «Раз, два, три…» На четвертом немного замедлял шаг. Потом начинал счет сначала. Стало жарко, он распахнул шинель и вытер фуражкой пот со лба.