— А окрестность? — остановила его Юлия. — Надо видеть дальше своего носа!..
С вершины холма просматривалась вся пойма реки. Алексею Дунай не казался раньше сколько-нибудь живописным и тем более голубым, река — как река, пошире, правда, Днестра, но не сравнить ее ни с Доном, ни с Днепром. Но сейчас Дунай не узнать: то ли небо очистилось от облаков, то ли закат был такой мягкий, с розоватым налетом вечерней зари, но река совсем преобразилась. Она вобрала в себя и глубину высокого неба, и синеватую даль лесов, и причудливые тени прибрежных холмов и стала голубой и чудесной.
— Да-а! — искрение признался Алексей. — Никогда б не подумал!
— Ну, вот ты и очнулся, Крошка! — сказала Юлия и как бы невзначай прикоснулась головой к его груди.
— Дай-ка я на тебя погляжу, — вдруг решился он и поднял Юлию на уровень глаз. — Ух ты какая! А я и не знал.
— Нагнуться боялся, — засмеялась Юлия.
2
Через Дунай переправлялись ночью. На самом берегу выстраивались в колонну, и машины по одной въезжали на зыбкий деревянный трап и скатывались в трюм самоходной баржи. Самоходка покачивалась с боку на бок, вбирая в себя подвижный, тяжелый груз и оседая все глубже в воду. Водители, включив подфарники, осторожно подгоняли машины друг к другу. Но вот послышалась команда «Стоп!» — и, как железные челюсти, замкнулись створки люка. Заурчали двигатели, взрывая винтами тихую ночную воду, самоходка задрожала и плавно отошла от берега. Никто не проронил ни слова: попривыкнув к слабому, рассеянному свету, солдаты разглядывали чрево железного чудовища, поглотившего их вместе с автомашинами. Судно было сварено из прямоугольных металлических листов, и швы по бокам выступали, как ребра, обращенные внутрь длинного, сигарообразного тела. За бортом плескала вода, волны били в борт, гулко отдавались внутри судна, и от напора сталкивающихся громов закладывало уши. Плыли, словно замурованные в жестяную банку, и солдатам не терпелось скорее добраться до правого берега.
Юлия сидела рядом с Алексеем на каких-то ящиках и тесно прижималась к его плечу.
— Ну, чего ты? — спросил Алексей, почувствовав ее тревогу. — Мы же видели эту баржу из окна. Сто раз она ходила туда и обратно.
— Ходила, — согласилась Юлия, — а сейчас в ней что-то дребезжит. Слышишь?
— И с самого начала было так. Это от двигателей. Самая обычная вибрация…
Но вот все почувствовали, как сдали двигатели, и судно стало разворачиваться, готовясь подойти кормой к мосткам переправы. Раздалась команда: «Приготовиться!» — и солдаты задвигались, заговорили — конец тягостного пути. Водители включили зажигание, и было приятно услышать воркованье моторов, готовых поскорее вынести всех на берег…
Стояла тихая светлая ночь. Колонна автомашин взбиралась на невысокое плато. Стали видны пойменные луга Дуная, светлые воды лиманов, с высокими гривами камышей по берегам, и лента дороги, уходящая куда-то далеко — к отрогам Карпат. Россия осталась позади, это уже чужая страна…
3
В густой темноте ничего нельзя было разглядеть на расстоянии вытянутой руки, и дежурные ходили, как водолазы по мутному дну, на ощупь отыскивая дорогу. Луч карманного фонаря с трудом пробивал плотную мглу.
Алексей, боясь потерять Юлию среди незнакомых садов, крепко держал ее за руку и шел, как во вне, интуитивно отыскивая тропу.
— Ты никогда не видела белых ночей? — спросил он, остановившись у шелковицы.
— Нет, — прошептала она, подвигаясь к нему ближе. — У нас бывают только воробьиные. Ночь с воробьиный нос! Когда заря с зарей сходятся.
— Ну, это совсем не то! Белые ночи — это когда день продолжается, а спохватишься — на часах уже полночь. Вот поедешь со мной, увидишь, — и он притянул ее к себе, чтобы уловить тот удивительный запах, который всегда исходил от Юлии. Запах пихты…
Утопив подбородок в ее вьющихся волосах, он вдыхал этот аромат, уводивший его далеко от чужих краев: в лесную чащу, на золотую просеку, к мелководной речушке, в которой просвечивается дно с голубоватой галькой, в страну детства.
— Поеду, — согласилась она и вдруг невпопад спросила: — И ты ни разу не был ранен, Крошка?
— Ни разу.
— Это бог тебя спас для меня.
— Ясно! Я был такой же маленький, как ты. А маленьких не бьют, — засмеялся он.