За все дни, что мы стояли у Марии Андич, не было никакого ЧП. Радисты строго исполняли мой наказ соблюдать чистоту и порядок. Даже переусердствовали в этом, убираясь в комнатах по три раза в день… Да и с самой хозяйкой у нас установились хорошие «дипломатические» отношения. Так что грех на нас обижаться.
— Говори, Марат Ильич, в чем дело?
— Наверно, она плачет оттого, что мы уезжаем, — сказал он, хитро улыбнувшись.
— Ясно! — подхватил Репнин. — Мы вон как с ней церемонились. Чуть ли не по одной половице ходили. Другие небось не будут с ней цацкаться! Вот она и боится…
— Нехай будэ так! — сказал Черепаха, подходя к нам с каким-то угрюмым видом.
— По местам! — скомандовал я. — Микола, заводи машину!
Черепаха вытащил из-под сиденья заводную ручку, а я сел на место шофера, чтобы нажать на педаль — помочь водителю завести мотор.
Микола не сразу попал заводной ручкой в гнездо — заскрежетал железом, что-то буркнул про себя. Потом вставил ручку в гнездо, с силой рванул ее — на полоборота, но мотор не завелся.
— Ведь недавно ты его прогревал? В чем дело? — крикнул я из кабины.
— Зараз, товарищ старшина! — ответил Черепаха, не глядя на меня, и принялся крутить ручку изо всей мочи.
В дверях дома появилась Мария Андич. Она была в одном платье без рукавов, забыв набросить на себя пальто…
Мотор взревел — я вздрогнул от неожиданности, нажал на педаль, прибавляя газу, и боковым зрением увидел, как Мария Андич сбежала с крыльца и остановилась, прижав обнаженные руки к груди.
Я перебрался на свое место. Черепаха сел за руль, включил первую скорость. Машина вздрогнула, колеса пробуксовали на месте, потом, за что-то уцепившись, вытолкнули нас вперед. Черепаха развернул ее левым бортом к особняку и, открыв дверцу, на тихом ходу повел мимо дома. Переваливаясь с боку на бок, мы выбирались на дорогу, а Микола правил, не сводя глаз с Марии Андич, которая все стояла у крыльца, скрестив на груди руки, и глядела нам вслед…
— Вот и усё, товарищ старшина! — сказал Микола Черепаха, захлопнув дверцу, и стал выводить машину на широкий тракт, где выстраивалась автоколонна полка.
Я ни о чем не стал его расспрашивать и глядел на дорогу, уже исполосованную колесами наших боевых машин…
РОЯЛЬ
1
Я стоял на берегу Бургасского залива и смотрел на темную воду, в которой плавился восковой, ущербный месяц и звезды, словно медузы, распускали свои щупальца. К морю с гор стекал балканский ветерок, и надо мной, как одноногие птицы, разучившиеся летать, взмахивали крыльями сосны. Я слышал их слабый ропот и раздумывал над солдатской судьбой, которая привела нас в этот далекий от Родины край, где все нарисовано яркими красками и непривычно для глаз. Как далеко мы заехали и как долго мы здесь стоим! Война давно умерла на выжженной, черной земле, и пора домой.
Может быть, завтра мы двинемся в обратный путь. Я уже предупредил радистов, чтобы были наготове. И они так же, как и я, не заснут в эту ночь. Кажется, на всю жизнь приросла к тебе солдатская гимнастерка. Но должен же быть конец этой дороге!
Я пытаюсь вспомнить, как меня провожали на фронт. Сорокаградусный мороз, толкотня на перроне, чьи-то беспрерывные тревожные голоса, тяжелое дыхание паровоза… Сухие потрескавшиеся губы матери, сурово сведенные брови отца, а рядом, как-то сиротливо, отъединенно от них — девочка, лицо которой я никак не могу припомнить. Только пуховый платок и глаза, большие, темные, с каким-то затаенным светом в глубине. Но это опять не ее глаза. Это смотрит на меня Ива, Ивана Радова…
Когда я вернулся из командировки и отправился на рацию, первое, что увидел во дворе, был рояль. Беккеровский рояль!.. Клавиши отработаны пальцами многих поколений музыкантов, и грани подернуты желтизной…
Как попал сюда? Откуда он, этот рояль, — странный, неуместный предмет на фоне боевых раций, штырь-антенны, такелажных ящиков, сброшенных на землю?
Я направляюсь в угол двора, где стоит наша действующая станция, и дежурный радист, выглянув из кабины, приветствует меня.
— Как связь?
— Все в порядке, товарищ старшина!
— А откуда этот рояль?
— Какой-то капитан вез его на студебеккере и здесь вот сгрузил. Попросил присмотреть за ним, а сам пропал.
— Что за капитан?
— Чужой какой-то, не из нашей части.
— Ну, дела! А я подумал, что это болгары его выставили по случаю ремонта квартиры.
— Не-ет, наши болгары — народ небогатый, — рассказывал дежурный радист, — живут в полуподвальном помещении. Сама Радова кассиршей работает в народном театре, дочка учится в гимназии.