Но нам еще светила наша звезда! Когда ты спала на жесткой деревянной койке под застывшим взглядом чужого пращура, центральная услышала меня. Я не поверил своим ушам. Я даже не записал ее ответ в журнал дежурного радиста, боясь последствий. Я снова запросил, как меня слышат. Мне ответили, что слышимость «на тройку» и чтобы я быстрее передавал свои «молнии». Радист центральной был корректен и краток. Он работал точно по инструкции: три раза — мой позывной, два раза — свой и согласие на прием. Ни одного лишнего удара ключом, ни одного лишнего звука — как солидный работник штаба, и я подчинился его ритму. Принимал он так же спокойно и хорошо, как и передавал. После утомительных, беспрерывных запросов, многочасового плавания в эфире моя голова звенела, как музыкальный ящик, и я даже терял равновесие на стуле. Но теперь я словно проснулся: все стало ясным и простым. У центральной была стабильная волна, которая легко отражала все наскоки фронтовых раций, весь этот торопливый писк, и командирским баритоном кратко разговаривала со мной. О, как я был рад радисту, который вдруг услышал меня! Я готов был его благодарить за каждый прием, но его деловитая поступь в эфире заранее предупреждала все эмоции, и я только старался как можно четче, без излишеств, работать на ключе. После каждой передачи «молнии» я посматривал на Ксану и говорил: «Во!»
Не знаю, какой тебе снился сон, но он должен быть «в руку». Все получилось удивительно здорово! До полуночи оставалось добрых два часа, а радиограммы уже переданы. Я не удержался и поблагодарил радиста центральной. Он не ответил на благодарность и дал мне «ас» — жди. Вероятно, будет ответ…
Меня подмывало схватить трубку телефона, вызвать майора и доложить ему обо всем. А потом броситься к Ксане, поднять ее и пронести по этой старой хате с победным криком «ура!». Но я заставил себя сидеть на месте, ждать, что мне предложит центральная, и довести дело до победного конца. Я сделал вид перед своей «Эрбушкой», как будто ничего не случилось, а просто идет обычная работа.
Может, действительно существует этот слой Хевисайда и он отразил, как небесное зеркало, маленький лучик моей рации и направил его в наушники штабного радиста? Но, что бы там ни было, а я на коне! И мы еще заживем с тобой, Ксана! Самое страшное осталось позади. По всем фронтам идет наступление, и только поспевай теперь заводить машины…
Как хорошо, что я не прогнал тогда тебя. Ты очень плохо начала. Пришла на рацию, когда все кругом гремело и рвалось.
— Садитесь на мое место, надевайте наушники, — сказал я.
Ты глядела на меня большими испуганными глазами и не двигалась с места.
— Вы что, не слышите? Выполняйте приказание, товарищ ефрейтор.
Ты осторожно села на скамью и стала медленно надевать наушники, не сводя с меня глаз. Надев радиотелефоны, поправила распустившиеся волосы и замерла в ожидании.
— Что вы смотрите на меня? Вот шкала. Принимаем на волне 173.
Я надел вторые телефоны и, обхватив пальцами ручку настройки приемника, стал ее медленно вращать.
— Вот так, когда работаешь на прием, следует прощупывать эфир, чтобы, упаси бог, не проворонить вызов. Поняли?
Вражеские самолеты, отбомбившись, уходили на запад, провожаемые огнем зениток.
Я выключил свет, открыл шторы и в темном квадрате неба увидел висячие «фонари», разбросанные фашистскими летчиками.
— Опять ушли ни с чем! Но… слышите?..
Ты не поняла вопроса и удивленно посмотрела на меня.
— Нас вызывают. Предлагают радиограмму. Неужели не слышите?
В комарином сплетении сигналов ты ничего не разобрала, да и не знала, какую станцию слушать: пискливые знаки Морзе назойливо лезли в уши, и ты не могла отличить одной станции от другой.
— Наша, — сказал я, — с характерным глуховатым оттенком. Отвечайте, что слышимость хорошая и готовы принимать радиограмму.
Я включил передатчик. Стало светло и торжественно на рации. Ты взялась за ключ и… опустила руку.
— Я не могу…
— Чему же вас учили? Передавайте, как можете!
Ты даже не могла дать настройку, в все знаки слились у тебя в полнейшую неразбериху сигналов. Я слушал твою передачу и чувствовал, что уже презираю тебя, беспомощную стажировщицу: у каждого свой талант. Нет слуха — бери автомат, становись снайпером, не умеешь стрелять — иди в обоз.