Как я и ожидал, батальонный радист не понял ответа, скорее всего коллега ожидал услышать стремительную передачу, а не детский лепет, и потому подумал, что я прослушал его, и стал снова запрашивать о слышимости и предлагать радиограмму.
Все это поняла и ты.
Растерянно, словно совершила непоправимую ошибку, ты глядела на меня и ладонью вытирала пот со лба.
— Отвечайте еще раз.
Ты снова взялась за ключ и старательно, как учили в школе радистов, стала отбивать сигналы: сначала три раза — настройка, потом позывные батальона, потом свои… Радист первого класса Шахов, дежуривший в это время на батальонной радиостанции, понял, что ему «подсунули» стажировщика, оскорбился и ответил стремительной очередью знаков, означающих: «Вон от рации! Посадите опытного радиста».
Ты сняла наушники и положила их на стол.
— Рассвирепел Шахов, — сказал я, — не любит воспитанников детского сада.
Ты отбросила наушники и встала.
— Смена еще не окончилась, — сказал я. — Мы продолжаем работать. Передайте еще раз, что слышите отлично и пусть он передает как можно быстрее и… давайте без капризов.
Шахов, прослушав передачу, включился в эфир немедленно и, не давая никаких позывных, сразу приступил к делу. Ты напрягла весь свой слух, но Шахов бешеной быстротой передачи сбил тебя с толку.
— Принимайте, принимайте! — приказал я.
Но карандаш прыгал у тебя в руках, и ты пропускала один знак за другим…
Шахов старался. Он приложил все свои способности и силы и работал как никогда блестяще. Отыгравшись на ключе, он запросил нарочито медленно: «Как приняли?»
Это звучало издевкой.
— Отвечайте, — сказал я.
— Что же отвечать? — удрученно проговорила ты.
— Отвечайте, что радиограмма принята полностью. Если есть что еще, пусть передает, да побыстрее.
— На это я не пойду! — вскрикнула ты. — Снимайте меня с рации!
— Выполняйте приказ! Я никого не собираюсь обманывать. А радиограмма — вот она, принята полностью. — И я показал тебе листок из своего блокнота, заполненный стройными рядами цифр.
— Как же вы?!
— Очень просто. Эту станцию слышно за версту…
«Плохо дело», — подумал я и решил доложить начальнику связи о полной беспомощности стажировщицы. Пусть идет в телефонистки, раз слон на ухо наступил.
Но ты настояла на своем и не ушла с рации. А я сдался. Через несколько дней эти же самые батальонные слухачи посылали «воздушные поцелуи», принимая тебя за меня. Да, здорово ты навострилась! Быстро и удивительно точно переняла мой почерк.
Однажды, передав тебе ключ, я услышал что-то очень знакомое. А потом к тебе полетело: «Спасибо, Максим!»
Я был удивлен и растерян. А ты, положив наушники на стол, взяла меня за руку и радостно выдохнула:
— Они думают, это ты!..
После смены мы тихо шагали вместе. В пустынном сквозном саду, где зябли одинокие яблони, остановились. Не нужно было ничего говорить, мы смотрели друг на друга, словно после долгой разлуки, и боялись расстаться.
Это было как сон, и не хотелось просыпаться. Ночь стояла гулкая, приносившая раскаты далекой канонады, но нам казалось — это первый весенний гром прокатился над землей…
…Но вот я снова услышал свои позывные и мгновенно откликнулся на вызов центральной.
Мне предлагали «молнию». Слышимость была отличной, и я принял ее без единой ошибки. Штабной радист, завершая со мной работы, передал мне благодарность — осмелился или оказался учтивым, но для меня это было хорошим предзнаменованием. Я вызвал посыльного и передал ему радиограмму и только посла этого подошел к койке, на которой ты спала, укрывшись с головой, спрятавшись от грозившего нам несчастья. Я хотел сразу же разбудить тебя, но, увидев синие круги под ресницами и глубокую складку у рта, удержался: «Пусть еще немного поспит». Дело сделано, ребяческая радость уже схлынула, доложу начальнику связи. Теперь все в порядке!
И вот я позвонил. Майор выслушал меня и тихо положил трубку.
«Не понял? Не поверил? Что еще за номер такой?!»
Через несколько минут я уловил слабый звук, который стал быстро нарастать. В пустынных улицах застрекотал мотор. Дав несколько автоматных очередей, он грубо прошил ночную тишину и резко оборвался под моим окном. В дверь, опираясь на сучковатую палку, вошел начальник связи…
— Товарищ майор…
— Ну? — прервал он меня.
Из-под густого, темного навеса бровей смотрели серые недоверчивые глаза. Я доложил, что связь налажена и все радиограммы переданы.
— Журнал!
— Вот! Я все записал.