Тихо играл румынский оркестр, а за окном было темно и глухо…
8
Полынин пришел в казарму, разделся и лег. В четыре часа его — по графику — должен был поднять дежурный, хотелось поскорее заснуть: время шло к полуночи. Подоткнув под матрас углы марлевой сетки, которая защищала от комаров, он отбросил фланелевое одеяло и, закинув за голову руки, старался ни о чем не думать, а лежать, подкарауливая сон.
Из дежурки доносился голос начальника заставы, звонил телефон, выходил очередной наряд, позвякивая оружием, потом на несколько минут воцарялась тишина, и было слышно, как поет на разные голоса ночная болотистая степь и где-то вдали, у старой хижины Думитру, печально вскрикивает сыч…
Полынин невольно ловил эти звуки — и сон не приходил.
Еще откуда-то подкрадывалась мысль, что старшина только чуть-чуть приоткрыл ему военную тайну, а все до конца сказать не мог — не имел права.
Гудел над ухом комар, подушка казалась жесткой, и Полынин никак не мог принять то положение, при котором обычно с детским наслаждением засыпал. А тут еще пришел с участка Пашка Суворин, стал стягивать с ног сапоги, и каблук, срываясь с носка, бился о доски пола, звенел подковкой. Кто-то сонным голосом буркнул: «Тихо ты, верблюд!..» Пашка на цыпочках подошел к койке, снял гимнастерку, галифе, сложил все обмундирование горкой на тумбочку, подлез под навес марлевого домика и затих.
Полынин хотел спросить его, как там — на фланге, но, вспомнив о «верблюде», не решился заговорить, боясь вспугнуть чуткий сон соседа справа…
На последнем занятии Виталий Николаевич Лепешкин рассказывал о международном положении, и всех насторожили его слова о продвижении немецких войск к советским границам. Кто-то задал вопрос, уж не грозят ли они нам войной? Но политрук отвел это предположение, зачитав коммюнике. В официальном заявлении говорилось о сосредоточении немецких войск возле советских границ — и это сразу врезалось в память. Но в конце шло опровержение провокационных слухов, и все вздохнули спокойно. Правда, где-то в тайниках души рождалось подозрение: «Успокаивают нас, а сами что-то знают…»
Последние радиограммы, которые Полынин передавал в штаб отряда, были помечены серией «молния». Однако на тревожные сигналы командиров заставы пришел ответ: «Не поддаваться на провокации. Усилить наряды».
Пограничники и без того не поддавались, следя за румынскими старателями, которые спешно опутывали свой берег колючей проволокой и на флангах возводили дзоты. Не дожидаясь, когда на заставу пришлют саперов, пограничники, свободные от нарядов, отрывали окопы второй линии обороны. Работали по ночам, скрытно от глаз противника, опасаясь, что он обнаружит нашу подготовку — и тогда может возникнуть международный конфликт. На той стороне почему-то этого не остерегались…
9
Когда Полынин проснулся, все вокруг ходило ходуном. В полумраке казармы шла сосредоточенная, молчаливая возня людей: скрипели голенища кирзовых сапог, стучали об пол подковки каблуков, позвякивали пряжки ремней… И хотя голос дежурного по заставе завяз в грохоте канонады, всем было ясно, что нагрянула беда.
Один за другим пограничники подбегали к пирамиде и выхватывали из гнезд винтовки. Легкое одноэтажное здание вздрагивало, качалось от взрывных волн. Казалось, секунда-другая — и снаряд разнесет все в щепы.
Соседние койки были уже пусты. Полынин быстро надел гимнастерку, брюки, чувствуя, как все это вроде не по нему, но раздумывать было некогда: он уходил последним, и в разобранной пирамиде осталась только его винтовка. Он подхватил ее на ходу и бросился к дверям. С высокого крыльца один за другим ныряли в дымную мглу пограничники и боком-боком, словно крабы по каменному молу, добирались до угла и исчезали из глаз. Стена заставы в одно мгновение стала пестрой, и от нее в разные стороны отлетала штукатурка и вылезала деревянная дранка.
Вся степь гудела, и сквозь этот зловещий гул пробивался торопливый стук пулемета, который отдавался в висках, как прорвавшаяся сквозь грозовые разряды в эфире бешеная очередь точек — по пять кряду.
В коридоре между казармой и красным уголком, где обычно проходил боевой расчет, лейтенант Ветчинкин отдавал быстрые и короткие распоряжения командирам отделений, и цепочки пограничников исчезали за бревенчатым зданием красного уголка.
Вдоль дороги тянулись разноцветные нити трассирующих пуль.
Стремительный полет свинца обычно не заметен для глаза, но сейчас пуля летела, как маленькая ракета, оставляя за собой прямую яркую полосу, которая все удлинялась и удлинялась, пронизывая насквозь видимое пространство.