Лейтенант залег с правого фланга, в глубоком кювете дороги, исчез из глаз, притаился до поры.
Метрах в двух впереди лежал Спирин. Его кавалерийские шпоры сверкали на солнце, и Полынин подумал, что этот блеск, наверно, привлечет внимание противника, который видит всех их с горы, и подосадовал на кавалериста: не оставил свой фасон даже в бою…
Потом он встретился глазами с сержантом Кирилловым. Тот лежал с ручным пулеметом по левую сторону дороги, как раз напротив Полынина и, вытягивая шею, осматривал позиции своего отделения.
«Похож на аиста», — подумал Полынин, а сержант кивнул ему, словно поприветствовал, радуясь присутствию еще одного бойца…
И вот противник пошел! Пошел как-то беспорядочно, скопом, что-то выкрикивая, стреляя из карабинов.
Полынин нащупал спусковой крючок, взял на прицел одну фигурку, потом вторую, третью: движущиеся мишени. Расстояние триста метров…
Была ли команда «Огонь!», Полынин не слышал: ему интуитивно передалось то общее, что у каждого созрело: пора! Выстрелы слились в сплошной грохот, и только пулеметные очереди выделялись в этом гуле, и Полынин невольно «принимал на слух» гремящие точки — по несколько «пятерок» кряду: «та-та-та-та-та»… «та-та-та-та-та»… Кто-то сзади стрелял из винтовки, и пули летели почти над головой Полынина. Но некогда было менять положение. Он только ниже опустил голову, стараясь уловить в прорези прицела пляшущие фигурки, и постоянно перезаряжал винтовку, откидываясь чуть-чуть вправо, чтоб ненароком его не зацепила пуля товарища, расположившегося позади… Через минуту на повороте шоссе, откуда наступали румынские солдаты, не осталось ни души: будто их всех смело горячей железной метлой…
Но вдали, от моста, подгоняемая офицерами, бежала еще одна рота. Солдаты скатывались с дамбы, исчезали из поля зрения пограничников…
Наступила какая-то мертвая тишина, палило солнце, дорога впереди казалась белой под ярким полуденным светом, только местами зияли воронки от снарядов.
— Сейчас опять пойдут! — сказал Угланов.
— Не зна-ай! — протянул Полынин, полагая, что они хорошо проучили врага и больше он не полезет на рожон.
— Вот увидишь! — говорил Угланов. — Мы уже несколько раз их клали на дороге, все равно лезут — думают, наверно, что нас тут никого не осталось, после артподготовки… Да вот, смотри! — толкнул он в бок Полынина.
— Где?
— Да вон-вон, левее… Заходят со стороны плавней!
— Не стрелять! — послышался знакомый голос.
— Политрук? — спросил Полынин.
— Он самый, — сказал Угланов, не спуская глаз с плавней и облизывая пересохшие губы. — Половина заставы — там, половина — здесь…
— Наверно, румыны хотят обойти нас с левого фланга, со стороны болот? — как бы про себя сказал Полынин.
— Ну, там их встретит Лепешкин. И с нашей стороны заходили, да ничего не вышло…
Сквозь прореженный осколками снарядов кустарник было хорошо видно, как солдаты, подняв над головами карабины, входили в воду и медленно подвигались вперед, к дамбе. По береговой дуге бегали офицеры, выстраивали солдат в цепь, подгоняли их, размахивая пистолетами…
— Не стрелять! Не стрелять! — предупреждал политрук, пробираясь вдоль левой стены дамбы. В это время с румынской горы плеснул огонь. Заныли снаряды, измывая душу, и грохнуло где-то совсем рядом от Полынина, ударило со звоном по ушам. Он снова почувствовал во рту кислый привкус металла, пополз за Углановым к кювету дороги, к срезанным ветлам.
— По местам! — услышал он голос сержанта Кириллова, обернулся на этот голос и… увидел невероятное: сержанта Кириллова не было! А на том месте, где тот лежал с ручным пулеметом, чернела огромная воронка и над ней оседала мутная завеса пыли и дыма. Все совершилось в один миг: Кириллов только успел крикнуть, как его накрыло снарядом…
Не помня себя, Полынин скатился по отвесной стене дамбы, упал на тропу и с минуту лежал на сырой земле, все еще слыша голос сержанта: «По местам!..»
Невозможно было осознать, что Кириллова уже нет — нет нигде, и даже мертвого нет: только дым и прах… Старшину Наумова он еще поднимал, ощущал его тело, не верил, что он убит. Но убитый Наумов все-таки оставался на земле. А сержанта Кириллова нет совсем…
11
На месте заставы чернели руины, из которых легкий ночной ветерок все еще высекал искры, и они наперегонки летели вдоль берега. Груды золы и пепла напоминали могильные холмы братского кладбища, и только каменный двухэтажный дом стоял среди пепелища.