«Сколько же они будут меня преследовать?.. И не жалеют снарядов», — с горечью размышлял Полынин, распластавшись на сырой, болотистой земле.
Он лежал в пойменной низкие, не просохшей за лето, и почти не дышал, прислушиваясь к отдаленной канонаде, которая откатывалась к низовью Дока, а на Маныче, вероятно, все было кончено: штаб батальона разбит, немцы заняли лес — и только он один вырвался из окружения. Да и то…
Он поднял голову, огляделся: на той стороне реки не было никакого движения, а где-то там они держали оборону, где-то должен быть вал, у кромки леса… Да вон — деревья поредели, стало быть, он почти на той линии, за которой был враг. Если ее пересечь, то все страхи останутся позади… Полынин вскочил на ноги и побежал, скользя по сырой, болотистой земле — вот сейчас он вырвется из кольца, и — словно сглазил себя: свистнули над головой две прицельные пули, он упал — и это было пострашнее мин: «Кукушки»! Стреляли из лесу, вероятно, с какого-то высокого дерева…
«Теперь все!» — он лежал неподвижно, под какой-то немыслимой тяжестью, которая прижала его к земле.
«Кировские» часы — без стрелок и стекла — все шли и шли, подавая свои позывные: «тик-так, тик-так» — и было горько от сознания, что он будет лежать бездыханным, а они, пока не раскрутится пружина, все будут идти и идти… Да, он не успел преодолеть ту черту, за которой ждало его спасение. Не успел. Не смог. Не повезло!..
Прошло минут десять, а Полынину показалось, что лежит он в этой сырой низинке давно, не в силах встать и двинуться дальше. Нельзя даже поднять головы, чтоб оглядеться. За ним зорко наблюдают, его видят с высокой точки снайперы — и не выпустят живым. Он ловит каждый звук, каждый шорох на земле, а дальняя канонада — это теперь только шумовой фон, сквозь который пробиваются какие-то неясные сигналы: еще жива земля и все на ней дает о себе знать тревожной перекличкой голосов. У каждой земной твари свои позывные и «СОС» — спасите наши души! У каждого есть убежище, нора, гнездо, подземные переходы и водные пути, есть крылья — можно улететь. Только у человека нет здесь ничего, и никто его не может спасти в миг смертельной опасности. Он — властелин природы, он над ней, и она к нему равнодушна… Он поднял голову: немцы шли легким прогулочным шагом и, переговариваясь между собой, смотрели в сторону излучины реки, где темнел лес. Шагали так, как если бы им ничто больше не угрожало, и эта их беспечная наглость испугала Полынина. Он приподнялся на локтях: не идет ли кто за ними?.. Развернулся на скользкой от ила земле, взял в руки винтовку, тихонько отвел затвор, двинул патрон в патронник — и стал целиться, раскинув широко ноги: выстрелив, надо успеть перезарядить винтовку и снять второго…
В том, что попадет в цель, он не сомневался: вместе с винтовкой он был в этот момент как бы одно целое: она была его продолжением и темный зрачок дула следовал за первой фигурой врага неотступно. Фашист «сидел» на мушке, словно привязанный, и Полынин плавно нажал на спусковой крючок. Раздался оглушительный выстрел, он почувствовал сильную отдачу в плечо — канал ствола был забит глиной — глянул вперед: на какую-то секунду немецкие офицеры замерли, словно в недоумении, потом один из них, оторвавшись от спутника, стал валиться назад, второй — искать глазами стрелка. Но ничего не успел сделать, подкошенный вторым выстрелом Полынина…
Подбегая к излучине реки, Полынин заметил на той стороне дозорного, притаившегося в кустах, и, войдя в воду, поплыл прямо на него: «Слава богу, свои!..»
Расслабившись, он переплывал реку медленно, как бы отдыхая на воде, и дозорный внимательно за ним следил. Наконец Полынин услышал окрик:
— Стой! Кто идет?..
— Плывет, — поправил он дозорного, радуясь знакомой предупредительной команде часового, и мысленно повторил: «Свой!»
Дозорный выбрался из кустов и, встав во весь рост на берегу, закричал:
— Нэ подходи! Стрэлят буду!
Полынин понимал, что дозорный действует по уставу, но стрелять не будет, поскольку уже разглядел пловца на подходе к реке, кричит для пущей важности, и спокойно продолжал плыть, хватая ртом воздух.
— Па-ароль? — раздалось над самой головой.
И, коснувшись рукой дна, Полынин уткнулся плечом в отлогий берег.
— Не блажи! Что за часть?
— Руки ввэрх! — скомандовал дозорный, глядя черными, узкими глазами на Полынина.
— Дай руку, земляк! — проговорил Полынин, не в силах подняться на крутой выступ берега.
— Я тэбэ нэ зэмляк! — оборвал его дозорный и, отступив на шаг в сторону, приказал: — Выходи!