— Чего заартачился? Своих не признаешь?.. Помоги выбраться на берег.
— Заходи слава, там выход есть.
— Слава богу, заговорил по-человечески! — И Полынин пошлепал по мелководью, огибая неровный выступ берега.
Дозорный последовал за ним по своей дорожке…
— Здэсь выходи!
— Вижу, — кивнул Полынин и стал взбираться наверх, хватаясь свободной рукой за гибкие ветки разросшегося чернотала.
— Артиллерист? — спросил он, выбравшись на тропу и ладонями сгоняя воду с промокших насквозь галифе.
— Шагай давай! — сказал дозорный и указал автоматом дорогу.
— Службу знаешь, земляк, — проговорил Полынин и пошел вперед, сопровождаемый автоматчиком.
Но вот деревья поредели и слева от себя — на широкой просеке — Полынин увидел орудия, стоящие один за другим в ровном ряду. Все они были в таком образцовом порядке, что хоть сейчас на парад, и вела к ним прямая песчаная дорожка, выложенная по краям белыми камешками. Это было так удивительно, что Полынин невольно задержал шаг, не в силах отвести глаз от «образцово-лагерной», прямо-таки довоенной картины. Но дозорный подтолкнул его в плечо, чтоб не останавливался где не полагается, — и Полынин, выйдя на опушку леса, увидал дощатый стол, врытый в землю, и сидящего за ним майора — дежурного по части.
Вывернувшись из-за плеча сержанта, дозорный быстрым шагом подошел к майору, доложил о задержании неизвестного.
Майор окинул быстрым взглядом промокшего до нитки Полынина, сказал дозорному, что тот может быть свободным, и выжидающе уставился на сержанта — босого, без ремня и фуражки, с винтовкой в руке.
— Товарищ майор! — горячо заговорил Полынин. — Поддержите нас огнем! — И кинул взгляд на пушки, выстроенные в длинный ряд. — Батальон в окружении. Люди обливаются кровью. А у вас столько орудий!..
— Минуточку! — прервал его дежурный по части и быстрым шагом направился в рощицу, куда вела едва заметная тропинка.
— Куда это он? — обратился Полынин к дозорному, который — из любопытства — не отошел далеко и прислушивался к разговору сержанта с майором.
— А вот сэйчас увидишь!..
Через минуту на тропе показался высокий, худощавый, в полевой артиллерийской форме полковник.
— Командир части! — тихо проговорил дозорный, скрываясь за деревом.
Полынин вытянулся — руки по швам — и доложил о себе командиру артиллерийского полка.
Полковник молча смотрел на него, размышляя о чем-то своем, и в усталых глазах командира части Полынин не заметил ни удивления, ни обычной к случаю жесткости, и был поражен сходством с командиром пограничного полка, которого бойцы меж собой звали «батей».
Полынин повторил все слова, сказанные до этого майору, и добавил:
— Немцы в трех километрах. Через четверть часа они будут здесь. Прикажите открыть огонь, товарищ полковник!
— Майор! — обернулся к дежурному по части командир полка. — Поднимите людей по тревоге… А вы, — обратился он к Полынину, — следуйте за мной!
Они шли рядом — полковник в строгой полевой форме и сержант Полынин — босой, в мокрой гимнастерке и замызганных галифе…
Полынин поглядывал на полковника с тайной надеждой, что тот, оценив обстановку, оглядев местность, подаст команду открыть огонь, подавить огневые точки противника — и это остановит немцев, даст возможность выйти из окружения бойцам батальона. Они поднялись на взгорок, полковник остановился, придержал за руку Полынина и с полной открытостью проговорил:
— У нас нет снарядов, сержант…
Полынин вскинул голову, глянул в глаза полковнику и смятенно переспросил:
— Нет снарядов? Как же так? Как же вы теперь?..
— Идите к своим! — проговорил полковник. — Идите, сержант. — И кивнул на дорогу, пересекающую открытое до самого леса поле…
— Есть идти к своим! — ответил Полынин и еще раз взглянул на полковника, которого ждала нелегкая участь артиллериста, оставшегося без огневых средств. И кольнула жалость к этому пожилому «бате» с усталыми глазами и горькими складками у рта. — Есть идти!..
Из лесу, на дорогу, небольшими группами выходили бойцы батальона, выбирались раненые, помогая друг другу. Кого-то несли на плащ-палатке, сбиваясь с шагу и подхватывая на провесе. Кто ковылял в одиночку, прихрамывая, опираясь на винтовку… Из-за леса, с левобережья Дона, еще доносился грохот боя, а у нескошенной гряды кукурузы, подступающей к склону горы, солдаты рыли окопы…
Не выходило из головы откровенное признание полковника, и Полынину стало страшно за артиллеристов: как же они будут отбиваться от врага, которому нельзя отдавать эту боевую технику? «До последнего патрона? До последнего человека? А пушки? Пушки — в реку?..»