— А сейчас добудем огня, — приговаривал Семен и высек кресалом искру. Подув на лохматый фитиль, вобравший в себя невидимый огонек, он прикурил, глубоко затянулся и выпустил из ноздрей едва заметную струйку дыма.
— Оставишь «сорок», — сказал Семен, протягивая «козью ножку» сержанту.
Запахло жженой бумагой, сальной свечой и подгоревшим хлебом. Сержант, курнув, вернул самокрутку солдату. Семен сбросил вещевой мешок, в котором остались только одни подсумки, положил на него винтовку и прилег возле камня.
— Знаешь, — сказал он, глядя в высокое, отрешенное от земли небо, — на пути — это уже тридцать третья река. Я их все пересчитал.
И тут вдруг Зарубин вспомнил, как на девятой по его счету реке, в бушующем потоке билась лошадь. Пытаясь подняться на ноги, она судорожно вскидывала морду и вращала широко раскрытыми от ужаса глазами. А ее все несло и несло посередине реки, кружило, как щепку, в водовороте, перекатывало с боку на бок и тащило прямо в зубастую пасть выступающих из воды каменных рифов. Солдаты бежали за ней по берегу, разматывая на ходу веревку. Когда на минуту она застряла среди острой гряды камней, солдаты пытались накинуть ей на голову петлю, но все неудачно, все мимо — и веревку сносило стремительным течением.
Опираясь на твердое дно, лошадь поднялась было на ноги, но разбитые копыта разъехались на ослизлых камнях, и она снова повалилась на бок, уронив голову. Поток с силой подхватил ее, и солдаты молча стояли на берегу, пока лошадь не скрылась за новым перекатом.
Но Семен и сейчас видит ее белую шею и темные навыкате глаза, в которых стояла бравшая за душу живая человеческая тоска…
— Ты должен идти, Семен! — повторял сержант. — Так нельзя раскисать, ведь ты же солдат! Надо привести себя в боевую готовность. Разве не слышал, что эти егеря перерезали нам тропу?
— Слышал.
— Ну, тем более.
— Чудно как-то, — задумчиво проговорил солдат. — На нашей карте одна тропинка, а на немецкой, стало быть, две. Как же это получается?
Семен поднялся на локтях, стараясь заглянуть в глаза сержанту.
— До войны, — стал объяснять командир, — здесь побывали немецкие альпинисты, вот они и нарисовали…
— Говорят, на днях поймали одного, — перебил Семен, — так тут тебе и концентраты, и галеты, и шоколад, и даже сухой спирт!
— Это — из дивизии «Эдельвейс», — пояснил сержант, — у них давно все было подготовлено, и выучка — будь здоров!
— М-да, — протянул Семен, укладываясь поудобнее на гладких и теплых каменных плитах, — шоколад ни к чему, а вот пачку галет…
— Ну-ка, подожди! — привстал сержант. — Кажется, легки на помине.
Песчаный склон перевала живым пунктиром прочертила цепочка людей.
— Приготовиться! — скомандовал сержант и, отбежав в сторону, залег за широким стволом каштана.
Семен сел и стал торопливо наматывать на разбитый ботинок кабель. Поправив свой «скат», он вытряхнул из мешка подсумки и распластался на плитах, приспосабливая камень под упор для винтовки…
По склону горы немцы бежали, как по гаревой дорожке стадиона, и никто из них не поскользнулся, не упал, не скатился с песчаного откоса.
— Вот черти! — удивился Семен. — Там и двух шагов не сделать, а они так шпарят!
Сержант поднялся выше по реке и, видимо, заняв удобную позицию, открыл огонь.
Эхо подхватило выстрел и раздробило его на сто частей в своих глубоких ущельях. Вскоре все кругом загрохотало, и было трудно разобрать, то ли сержант успевает так часто менять обоймы, то ли подоспела помощь из третьего батальона, замыкающего колонну? Но это подбодрило Семена, и, «посадив» на мушку альпийского стрелка, он плавно нажал на спусковой крючок, потом послал новый патрон в патронник, стараясь бить с опережением, как по движущимся мишеням. Цепь немецких разведчиков сломалась. Они было кинулись вниз, потом подались назад, к лесу, и расползлись по склону, как черные муравьи.
Семен прислушался и понял, что действительно подоспела помощь из батальона и дружным огнем солдаты отрезают дорогу альпийским стрелкам. Но вот одна фигура отделилась от других. Альпийский стрелок, выйдя из огня, пошел, припадая, зигзагами в сторону, где залег Семен.
— Хорош, голубчик! — сказал Зарубин и взял его под свое наблюдение. В прорези прицела немец висел, как паучок на ниточке, и казалось, теперь он не бежит, а Зарубин тянет его за эту паутину вдоль склона, готовый в любую секунду оборвать ее нажимом на спусковой крючок.
Немец мчался во весь дух и ни разу не споткнулся. Семен, подпуская его на верный выстрел, подивился ловкости альпийского стрелка: «Ботинки, что ли, особые на нем?» — и на миг отвернулся, глянув на свои.