— Ты ведь уедешь, Дэниел? — произносит Фелиция. — Ради меня?
Не получается у нее подольщаться. Я прямо отвечаю, что она застанет меня здесь в любое время. Джинни обещаю, что припасу для нее что-нибудь вкусненькое, но она только таращится на меня. Жаль, что здесь нет собаки, чтобы девочке было с кем поиграть. Я так устал, что готов положить голову на стол и уснуть.
— Это та самая кровать? — спрашивает Фелиция, оглядываясь назад. Имея в виду: «на которой она умерла».
— Сама знаешь.
— А вещи ее в сундуке? Ты его открывал?
— Не открывал, — говорю я, не ожидая, что она поверит, хотя это правда.
— Любопытно, что у нее в сундуке. Помнишь, что про нее рассказывали, когда мы были маленькими? Будто она ведьма. Может быть, мне открыть его?
— Не надо.
Фредерик в сундуке или сундук во Фредерике? Я знаю, он не придет, пока Фелиция здесь. Мне ненавистна мысль, что он будет приходить снова и снова, весь в засохшей грязи, как будто для него война не закончилась. И при этом хочу, чтобы он приходил, потому что только так я могу его увидеть.
— Помнишь вигвам? — спрашивает Фелиция.
— Который мы построили?
— Вы с Фредериком не пускали меня внутрь. Я попыталась сделать свой вигвам, но он получился так себе, просто груда веток, сквозь которую проникал дождь. А ты сказал Фредерику: «Пусть заходит».
— Да? — спрашиваю я, как будто начисто позабыл.
— Да. Наверное, тебе стало меня жалко.
— Мне никогда не было тебя жалко.
— Фредерик хотел, чтобы я ушла, но ты подвинулся и освободил мне место. Я сидела не шелохнувшись. Не думаю, что мы чем-то занимались, просто сидели втроем и слушали, как дождь стучит по листьям гуннеры. У тебя был лакричный шнур, и мы откусывали по очереди, пока он не закончился.
Не помню про лакрицу.
— Нас звали, — продолжает Фелиция, — но Фредерик сказал: «Пускай себе зовут. Здесь нас нипочем не отыщут». И не отыскали.
— В конце концов отыскали.
Нас набился целый поезд, парней и мужчин, с ферм, с рыболовецких судов, из угольных шахт. Вижу нас яснее ясного. Фальшивые зубы из апельсиновой кожуры и разговоры о девчонках. Мы еще не бывали за пределами Корнуолла. Это напоминает фотокарточку. Могу увидеть, но не могу пощупать. Возможно, поэтому я многого не могу припомнить. Мы не были добровольцами: нас призвали. Выковыряли из наших раковин.
— Жаль, что у Джинни нет братика, — говорит Фелиция. — Ей нужна компания. Хотя ей нравится Долли. Они всегда смеются — хохочут и хохочут на кухне. Никогда бы не подумала, что они подружатся.
Я трясу головой. Если кого-нибудь интересует мое мнение, то Долли Квик — просто гадюка. Фредерик однажды рассказал мне, что древние греки держали ручных змей. Может быть, Долли Квик — ручная змея Фелиции?
— Почему ты улыбаешься?
— Фредерик однажды кое-что мне сказал.
Фелиция смотрит на Джинни.
— Она клюет носом.
— Можем уложить ее в кровать.
— Она не тяжелая. И что он сказал?
— Про древних греков.
— Только не это.
— В чем дело?
— Девочки не могут изучать греческий. У них на это не хватает мозгов, а тем девочкам, которые пытаются походить на мальчиков, удается только потерять женственность. — Ее глаза раздраженно вспыхивают. Я слышу голос мистер Денниса, звучный и самодовольный. Фелиция хорошо передразнивает.
— «Воспой, о богиня, — говорю я, — гнев Ахилла, Пелеева сына, навлекший на ахеян бесчисленные бедствия. Многие храбрые души отправил он в Аид, и многих героев отдал на поживу псам и стервятникам».
— Что это, Дэн?
— Гомер, начало «Илиады».
— Ты же не знаешь греческого, Дэн?
— Это перевод Сэмюела Батлера,[28] из библиотеки твоего отца. Тебе понравится, Фелиция: Сэмюел Батлер считал, что «Одиссею» сочинила женщина.
— Правда?
«Многие храбрые души отправил он в Аид…» Я уже много лет не задумывался над этими строками. Они всегда пробирали меня насквозь, а вот теперь — навряд ли. Отправились в Аид — как будто гнались за лондонским омнибусом.
— Твой отец думал, что математика тоже не для девочек?
— Никогда не спрашивала. Помнишь тьютора, которого наняли Фредерику на летние каникулы?
28
Сэмюел Батлер (1835–1902) — английский писатель викторианской эпохи, перевел (прозой) «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, в литературоведческом труде «Сочинительница „Одиссеи“» выдвинул теорию, что автором этой поэмы была женщина.