Она меня не узнает. Кажется, она даже не знает Фелицию, что меня удивляет. Фернов и Деннисов знала вся округа. Я сижу тихо и попиваю чай, а Фелиция беседует с миссис Томас. Она потеряла на войне младшего сына. Сейчас она принесет его фотокарточку из гостиной. «Вот он, смотрите, в мундире». Снимок сделан в ателье Хербина за день до его отъезда. Очень похоже, только слишком серьезным получился, а он никогда не бывал серьезным. Брат у него всегда был молчун, а нынче так совсем почти не разговаривает. Они с отцом могут целый вечер просидеть и не вымолвить ни слова. На щеках у миссис Томас яркие красные пятна.
— Ставишь им ужин, а они ничего перед собой не видят, — говорит она. — Вот абрикосы, — она указывает на стоящую на столе коробку кураги, полуприкрытую листом газеты. — Достались мне за просто так. Любите абрикосовое варенье?
— Очень, — отвечает Фелиция.
— Уверена, ваш муж весьма обрадуется, если вы ему сварите.
Она взглядывает на меня, ища подтверждения, и я жду, чтобы Фелиция все объяснила, но она говорит только:
— Вечно ты голодный, да, Дэниел?
— Как и положено мужчине! — восклицает миссис Томас. — Не то что мои — ничем им не угодишь, хоть выбрасывай эти абрикосы в навозную кучу, а они такие вкусные.
— Да, это так досадно, — сочувственно произносит Фелиция.
В окно хлещет дождь, женщина разражается пронзительным нервным смехом и говорит:
— Думаю, вам лучше остаться на ночь.
— Нет, мы не можем. Скоро придут ваш муж и сын.
— Они уехали на рынок. Пробудут там сколько захотят, хоть до самой ночи. Может быть, вообще домой не вернутся, — неожиданно говорит она, глаза ее дико поблескивают. Я даже не уверен, в себе ли она.
— Мы пойдем, как только дождь перестанет, — говорит Фелиция. — Ведь наша кобыла у вас на поле.
— Ничего ей от дождя не сделается. Можно ее сразу привести и поставить в стойло. Я пошлю Сэмми. Вам лучше переночевать у меня.
Я понимаю, миссис Томас хочет, чтобы мы остались. Она загорелась этой идеей. Замечаю на столе швейные принадлежности и начатый костюмчик для младенца. Наверное, ее сын женился, и у него скоро родится ребенок. Фелиция берет рубашонку и восхищается работой.
— Это для вашего внука?
— Нет! Нет! Ничего подобного.
Женщина складывает рубашонку и поглаживает ее беспокойными пальцами. Фелиция права, сработано на славу. Наверное, миссис Томас только и делает, что шьет.
— Я беспокоюсь о Джинни, — говорит Фелиция, когда та идет проверить кипящую на плите кастрюлю.
— Все будет хорошо. Сама говоришь, Долли Квик часто забирает ее на ночь.
— Да, но они не знают, где я. Подумают, будто со мной что-то случилось.
— Не подумают. Послушай, какой дождь: она поймет, что тебе пришлось где-нибудь укрыться.
Она поддается на мои доводы. У меня стучит в висках. Женщина думает, будто мы муж и жена. Если мы останемся, она отведет нам одну комнату. А Фелиция не станет возражать.
19
— Думаешь, это была комната ее сына? — Фелиция ставит свечу на умывальник.
Я смотрю по сторонам. Узкая, очень чистая спальня. Стены недавно выкрашены.
— Вряд ли. В его комнате она ничего не стала бы менять.
— Ну, не знаю. — Фелиция нервно ходит по комнате. Железная кровать, лоскутный ковер, умывальник с кувшином. Под кроватью — ночной горшок. На стене висит вышивка: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма».[31]
— Похоже, он не особенно вглядывался, — говорю я.
Фелиция стоит у окна и смотрит в темноту, на проливной дождь.
— Мы не можем вернуться по такой погоде, — добавляю я.
— Я знаю.
— Она хотела, чтобы мы остались.
— Бедная женщина, она почти свихнулась от одиночества.
— Может быть, она нас и не выпустит.
— Не говори так.