— А король? — единственное, что я спросила. Единственное, что могла спросить. Я оглядывалась, ища в разноцветной толпе белые одежды.
Дядя скривился.
— Всполошил всех и улетел. Он не просто так внезапно прилетал, что-то задумал, точно. С западными семьями у него не ладится, думаю, хозяев хотел при...
— Драннис! Клари сейчас не до политики, — напомнил отец.
Продолжая разговаривать, мы вышли на улицу. Уже стемнело. Пурга мела с такой яростью, что огромный двор бессильно тонул в ее белой злобе. Очень хорошо — никто не увидит как мы улетаем. Точнее, никто не увидит, как улетаю я...
— А! — дядя, готовый говорить о политике круглосуточно, очнулся и с трудом вернулся в «жениховское» русло. — Да-да... Ох, оторва! Идеальную выбрала стратегию, надавила, куда надо! Всё-всё. Со своими древними советами не лезу! Полагаюсь на твое женское чутье, пле.
Он называл меня «пле» с детства, по-военному сокращая неудобное «племянница» до короткого как выстрел «пле».
— Спасибо, дядя... — в очередной раз повторила я, только имитируя наличие разума, но Драннис, кажется, не заметил, что я произнесла ту же фразу как минимум в шестой раз.
Сама я сейчас не могла положиться сейчас ни на чутье, ни на иную свою часть. Разве что... веки. Если их закрыть, появлялся Ингренс и, нежно улыбаясь, называл меня по имени.
Ветер завывал все злее, дергая меня за волосы. Когда мы отошли от освещенного замка на достаточное расстояние, дядя обратился в огромного золотистого ящера, который махнул крыльями, оттолкнулся от ледяной корки и взлетел в пургу. В тот же миг обратился и папа. Я покорно стояла на земле.
Отец взлетел вслед за дядей, набрал скорость, а затем спикировал вниз, подхватывая меня на лету. Мы направлялись домой.
Лежа в горячей лапе отца, я закрыла глаза.
«Ингренс, Ингренс, Ингренс...»
Я сошла с ума.
***
Следующее утро, земли Зеленохвостых
Охотник был опытным, старым, потому не торопился. Он методично, мерно вышагивал на самодельных снегоступах из наломанных пучков еловых веток, которые крепко притянул веревкой к теплым мохнатым сапогам. Снег недовольно поскрипывал, но вес мужчины держал. Солнце равнодушно скользило светлыми лучами по сгорбленной фигуре и бессильно обнимало холодно фыркающий снег. Переставлять ноги было нелегко не только из-за снега — груз на плечах давил на спину, но охотник не обращал на маленькое неудобство внимания. Он почти дошел до поляны.
Там у охотника стоял длинный узкий навес, где в самодельном корыте из выдолбленного дерева он держал запас солонца, который так любят лизать косули, да олени. Старые запасы за несколько недель уж слизали, надо было пополнить, потому мужчина тащил с собой несколько свежих соленых брусков. Дичь без соли оставлять нельзя.
Он уже подходил к месту, когда насторожился, издалека почуяв недоброе. Медленно-медленно охотник вытянул из-за спины старый верный лук из орешника, наложил стрелу и с ней наготове пошел вперед. Уже не было тяжести в его шагах. Насторожившись, охотник мгновенно помолодел, с кошачьей гибкостью мягко передвигаясь по замершему в нетерпении снегу. Лес вокруг него нисколько не волновался, глядел снисходительно-свысока, будто знал.
Темно-красные пятна крови охотник увидел издалека. Он подождал еще немного, покараулил.
Тихо.
Убедившись, что опасности нет, пошел на гнетуший вызывающе-тревожный красный. Лук убирал на ходу. Понимал уже, что кто-то поохотился здесь. Кто-то чужой. Наглый. Жадный. Свои так не делают.
Постепенно приближаясь, уже понял, что не олень. Издалека подумал, что женщина. Она лежала в центре снежной поляны. Белая рубашка до пят почти сливалась с примятым покровом снегом, но в районе живота ярко расплылось и уже заледенело большое пятно обильно вытекшей крови. Длинные темные волосы безжизненно лежали на снегу. Сколько не пыталось солнце, оно уже не могло отогреть их.
Подойдя ближе, охотник слегка нахмурился — понял, что ошибся. Не женщина — мужчина, зрелый. Чужой отнял его жизнь не сразу. Прозрачно-зеленые глаза мертвого распахнуто смотрели в серое небо, бескровный рот был приоткрыт. Прикинув что-то, охотник отвел взгляд, не спеша спустил с плеч завязанный в шкуру солонец, бережно сложил его в корыто брусок за бруском.
Так и думал — почти все слизали.
Управившись, охотник накрыл тело оставшейся шкурой, постоял около него с минуту, и молча развернулся, направляясь обратно в саркастично усмехающийся молчаливый лес.
О находке надо было доложить хозяевам леса.
Глава 3. Непростой обед
— Вы — Кларисса?
Серебряный голос настойчиво звучал в моей памяти глубоким вечером, а затем и ночью. Не смолк он и после нескольких часов беспокойного сна. С рассветом я решительно приступила к работе над очередным эскизом пристройки к замку, надеясь хоть так вернуть себе собственную голову. Результат удручил: прилежно проведя за черчением несколько безрезультатных часов, я зло разметала бумаги по комнате. Там, на схематичных эскизах в глубине анфилад, в проемах дверей, в центре залов стояла высокая белая фигура. Моя собственная рука бесконтрольно рисовала Ингренса на всех доступных поверхностях. Король не выходил из мыслей, даже не собирался!
За все свои сто двадцать лет я никогда не сталкивалась с такой реакцией на мужчину. Как ни рылась в памяти, не вспомнила ничего подобного.
«Разве я сходила с ума, когда увидела впервые того же Цвергиса? Ничего подобного! Я подумала, что он весьма недурен. Весьма недурен! И говорить — могла! Чуешь, Клари?! Вот адекватная реакция! Нет, это помешательство, какое-то помешательство!»
К завтраку предпочла не спускаться. Тихо выскользнув из дома в зимнее утро, я решительно направилась в ближайший лесок и там, по колено утопая в вязком снегу, делала вид, что прогуливаюсь. Я рассчитывала, что холод с физической нагрузкой приведут меня в чувство. Заодно рассуждала.
«Я же разумная? Разумная. Значит, я могу просто перестать о нем думать».
И я принудительно вспоминала сильный загорелый затылок Хрисанфра, отчетливо видела за ним длинную очередь из Зеленохвостых предков и уговаривала себя восхищаться. Древняя ветвь. И порода, ох, какая породистая порода. Это сочетание светлых глаз и темных волос... И мужественность, такая мужественность, как ее... Умеренная.
Восхищаться достоинствами Хрисанфра оказалось подобным набиранию воды в решето: ослепительно-белый образ короля нагло заслонял потенциального жениха, достоинства которого благополучно просачивались через белое сито, оставляя только какие-то капли. У меня получалось только сравнивать.
Крепкие руки Зеленохвостого виделись грубыми относительно белых рук Ингренса, а пальцы — короткими относительно королевских пальцев. Как сравнивать найденную в лесу палку и тонкий смычок, каким водят по скрипке? Так коренастая кривая сосна с изогнутым стволом и беспорядочными лапами во все стороны не идёт ни в какое сравнение со стройным прямым кипарисом.
Да что со мной?!
Я всегда предпочитала таких как Хрисанфр! Шевелюры блондинов мне казались редкими, незаметными, бесцветными, а сами они невзрачными, практически лысыми. То ли дело брюнеты — яркие, контрастные, сочные, с густыми черными бровями... Источник тестостерона, сосредоточие мужественности, силы! А фигуры? Мужчина — он же крепкий должен быть, с крепкими крупными руками, а не завораживающе изящный... Да у короля кожа белее моей! Как такой смог победил в битве за престол? Там сражаются сильнейшие! Как? Почему? Он не в моем вкусе! Не в моем! Не в моем!