- Пахан, родной, не выдай!
Парнишка облобызал кроссовки мафиози. Зверюга-мафинклатурщик сграбастал рыжую шевелюру, задрал к небу лицо, разбитое в кровавую хоккейную маску.
- Ах ты, харя журналистская! Возомнил себя критиком мафии, писака?
Гориллы вдруг захлопали себя по карманам.
- Нет, отец, нет!
- А кто ляпал: "Куда смотрит городская мафия?" Кто говорил, что пахан Невского не следит за порядком?
- Я лучше хотел для мафии...
- А получишь свое. Кончайте.
Гориллы набросили на грудь пареньку табличку "журналист" и за ноги поволокли к стенке.
- Нет! Я больше не буду, не надо... - извиваясь, тот цеплялся за мартовскую, перемешанную со снегом и грязью землю.
- Милиция, куда смотрит мили...
Лена быстро зажала рот забасившему Игорю Иннокентьевичу. Взглядом показала по сторонам. Красномордые откормленные милиционеры строго следили, чтобы при расстреле журналиста не нарушался общественный порядок. Хлопнул выстрел в голову. Чернь молча расходилась.
Марина плакала: уставилась на каменный сад в триптихе окон, и слезы текли по ее щекам. Неужели опять не согласится? Игорь Иннокентьевич вздохнул. Он устал спорить. Какой век идет их вечный интеллигентский бой? Какое тысячелетие они не могут ответить на вечный вопрос Блаженного Августина: чем государство отличается от грандиозных размеров шайки?
Рука крутнула ручку приемника. Интервью давал новый министр иностранных дел. Известный интеллектуальный авторитет.
- Хлопнем по заду Запад! Тиснем Европу за нормандский бюст, лапнем по итальянской ножке, задерем Европе тирольские юбочки, влезем в самые ее укромные швейцарские места. Даешь, Европа, от Дувра до Урала!
Бузил и плескался в волнах эфира отъявленный мидовец.
- Нам, новым русским, нет земли за Уралом! Загоним Дальний Восток японцам, Сибирь - китайцам! Цари веками, а коммунисты десятилетиями гнали за рубеж богатства Сибири и не могли с ними справиться, недоумки. А мы все спустим в момент! Могущество Китая будет прирастать Сибирью! Ха-ха!
Резвясь и играя, панибрат Геродота и сын лошади Пржевальского заржал жеребцом.
Игорь Иннокентьевич страшно заскрипел зубами и выключил резвеца. Марина молча плакала. Оставалось только ждать. Ждать, когда волосатая лапа, сверкнув золотой печаткой, не сотрет навеки имя Россия и не выведет паучьими жирными раскоряками по среднерусской возвышенности - К А Ф К А З.
А через неделю уличной бандой была изнасилована дочь.
Еще через неделю Лена вскрыла вены.
- Ты не мужчина, ты - тряпка, ничтожество! Ты не посмел, ты не смог нас защитить!
Марина сорвалась дома, после похорон, оставшись с мужем наедине. Кричала в лицо, а Игорь Иннокентьевич лишь беспомощно ломал пудовые кулаки и кусал губы. Отошла не скоро, когда черный креп ночи наглухо затянул окна.
- Извини, Игорь, я не имела права так говорить, я... я была не права. И я согласна на твой эксперимент.
- Слава богу. Идею жалко, ведь идея красивейшая.
- Чем только заплатим за эту красоту? А ведь платить придется.
Но на эти слова Игорь Иннокентьевич ничего не ответил.
На подготовку побега в будущее ушел целый год. Само устройство генетического скачка не затянулось, но оборудование надежной пещеры отняло массу сил. Жили на Урале, в пыльном рабочем городке, и каждый день уходили в горы; таскали оборудование, маскировали вход, обрывающийся прямо над рекой.
Сборы закончились в мае. Игорь Иннокентьевич втянул лестницу. Прежде чем задраить логово, огляделись окрест. Чахнущий, даже в весну, лес. Загаженная речка, погибающий от водки городок вдалеке.
Чем встретит новый век? Счастливым миром? Или каменистой пустыней с рыскающими кругом шайками? Марина погладила пудовый кулак мужа. Пальцы разжались, прикрыли милые плечи. Они вместе. У них есть любовь. Им было что терять. Поэтому они смело шагнули в черную бездну глубиной в век.
* * *
И проснулись они, и узрели прекрасный цветущий мир, звенящий утренними звездами. И рыба билась в кристальной реке, и кудрявые аллеи вели к граду, и небо было в алмазах.
И спустились они к пышному граду, и встретили их вечно улыбчатые люди, и улыбки эти были страшны. Словно распахнулись по всему белу свету дверцы лифтов, и заклинили навеки те дверцы ломами.
И заломили им руки за спину улыбчатые люди, и развели в разные стороны, и, скрутив, привязали к койкам. Сделали уколы. А сделав уколы, объяснили. Все объяснили. Как есть. Что уничтожение мафии убило семью. И жить им теперь смертельно счастливо в мире, где каждый счастлив в одиночку.
И бились они в руках санитаров, и затихали. А затихая и начиная улыбаться, улыбаться, улыбаться, они все хотели что-то сказать улыбчатым людям, но не могли. А губы их все равно упрямо шептали и шептали...
... в теплой, душистой ванне,
не слыша никаких прощаний,
открыть себе жилы,
и чтоб в длинное окно у потолка
пахло левкоями,
светила заря
и вдалеке были слышны флейты.*
* М.А. Кузмин. Поэт Серебряного века.