Как оказалось — на килограмм продалось меньше.
Веруня, смущаясь и опуская глаза, предложила приятельнице сделку. Она отдаст ей половину денег за вышеозначенный килограмм, но забирать продукт не будет — с гемоглобином у нее все в порядке.
— Так за что половину? — удивилась Ежкова.
— За понимание, — вздохнула Веруня.
— Неужели все так плохо? — Машке стало ужасно обидно за подругу.
— Ну, как-то пока не очень. Папа хочет, чтобы я работала у него, а я не могу. Тут глупость, наверное, сделала. Взяла по-настоящему хорошее вино. Это ж тоже непросто, квоты жесткие. То, что мы с тобой сейчас пили (Машка смутилась, вспомнив свои мысли по поводу кислятины). А его не берут.
— Вообще не берут?
— Не-а. Один ценитель взял ящик. Но ценителей мало. Так что без рекламы ничего не продать. А на рекламу нет денег. Замкнутый круг.
— Разве ты этого не понимала?
— Понимала, — вздохнула Веруня. — Просто очень хотелось.
«Как мне с кораблем», — некстати подумала Мария. И суеверно постучала по дереву.
— Один вот тут собрался купить много. Для своего бутика, — продолжила Веруня печальное повествование. — Но сначала предложил продегустировать его вдвоем. У него на даче, в спальне.
— А ты что? — не утерпела Машка.
— Размышляю, — сделав крошечный глоток, и смакуя его во рту, сказала Веруня. — В конце концов, нам не по шестнадцать. Да и он не противный. Эстет, мать его, — неожиданно закончила Евлагина.
Короче, ушла Машка с неожиданной покупкой — ящиком этого самого винища. Слава богу, хорошие вина в ящик помещают не по двадцать бутылок, а только по шесть. Иначе бы денег, вырученных сегодня за икру, не хватило.
Веруня, заподозрив меценатство, сначала не хотела продавать. Однако Ежкова убедительно объяснила, что вечером — важный семейный ужин и дорогое вино будет кстати.
Прозвучало неплохо, даже притворяться не пришлось — у папы день рождения, так что все тип-топ.
Кроме главной цели забега.
Веруня расчувствовалась, загрузила ящик в свою машину и повезла Машку к ее «Астре», благо пробка по летнему времени заканчивалась рано.
В машине Машка молча размышляла о Веруниной ситуации, примеряя ее на себя. Вот если б кто дал ей четыре «лимона» — согласилась бы она на дегустацию в спальне? Или даже просто купил бы двести килограммов икры.
Однозначного ответа не получалось.
Если б это был ее Ромка или тот же Пашка Лохматов — почему нет? Коль природа все так интересно устроила. А если б какой-нибудь богатый говнюк?
В результате результат так и не родился.
Все зависит от обстоятельств, и, похоже, единого ответа вообще не существовало.
Ну и ладно.
Тут она не к месту вспомнила, что однажды уже пыталась рассчитаться подобным образом. Причем — по собственному почину.
Ситуация всплыла во всей красе, как будто не десять лет прошло, а вчера все случилось.
И тут же высверкнуло — вот к кому надо обратиться! Как же она сразу не подумала?
Ефим Аркадьевич Береславский.
Сейчас он, наверное, совсем лысый. Но наверняка такой же наглый и ехидный. И так же хитро посверкивают его очочки. И так же важно выпячивается вперед живот.
Он даже и не такой уж большой, его живот.
Просто сразу видно, что этот человек свой живот любит, холит и лелеет. И, может, немного им гордится.
А еще у него десять тысяч друзей и приятелей. Из них тысяч семь — не меньше — симпатичные бабы, возрастной категории 30+. И жена, которую, как ни странно, он сильно любит — Машка даже общалась с его Наташей, когда отдавала долг.
Точно.
Завтра с утра — к нему. А сегодня договориться о встрече.
Простилась с Веруней, сказала ей тихо на ушко: «Все будет о’кей». Та согласно кивнула. Есть еще романтизм в ее… пусть будет пороховнице, раз другого слова не нашлось.
А Мария направилась домой.
Вошла с ящиком — тяжеловат, зараза. Даже с шестью бутылками.
Папа бросился помогать.
Он всегда бросается помогать своим детям.
Вообще-то Машка — Эдуардовна, а не Ивановна. Биологический папа был Эдуардас. И есть, слава богу.
Он, кстати, от дочери не отказывался, даже алименты был готов платить. Просто, как говорится, узнав о беременности подруги, пережил минутную мужскую слабость.
Поэтому официально удочерить Машку папа не смог. Эдуардас слал деньги, папа не стал обижать его возвратом, а просто складывал их на ее счет — с них и пошел пушной бизнес. А в шестнадцать, получая паспорт, Машка стала вместо Эдуардовны Ивановной.