Панаров смутно понимал, что вечно так длиться не может. Судьба заставит его сделать выбор. Но пока еще можно было пользоваться незаслуженными поблажками, насмешливо прикрытыми глазами небесных таможенников и беспошлинно, контрабандой проносить в свою искаженную, грубую реальность клочок воспрещенного здесь мира сновидения.
Анатолий с наслаждением допил другую кружку и решил, что после второй смены ночью осторожно прокрадется к дому Любки путником запоздалым и останется у нее до утра. «Жигулевское» в крови придавало безрассудной смелости и благородного авантюризма.
Панаров казался себе романтическим шекспировским персонажем либо венецианским патрицием, облаченным в черный до пола плащ с пелериной и треуголку с серебряным галуном, закрывшим лицо мраморно-белой баутой и вышедшим в полночь на берег Гранд-канала, чтобы у Риальто встретиться со своей возлюбленной, выступившей в ночном тумане из гондолы, и до утра исчезнуть для мира в одному ему известных покоях древнего палаццо.
Глава 102
Войдя в двери своего дома, Панаров уже из сеней услышал возмущенный визг бесчинствующих давно не кормленых поросят и заспешил наполнить ведро подкисшим пойлом, собрав из хлебницы весь зачерствевший хлеб и плеснув для вкуса немножко молока из железного бидона, стоявшего в холодильнике.
Из сарая, где лежал Тошка, ощутимо подванивало. Отворив дверь, Анатолий обнаружил, что пес дочиста съел все, что было в мисках, и вылакал досуха воду. Он уже увереннее приподымался на передних лапах и радостно приветствовал хозяина коротким движением хвоста.
«Да ты, я смотрю, выздоровел!» — аккуратно потрепал его по шее Панаров.
Налив в помытые плошки свежей воды и молока, наполнив одну из них кашей с добрым куском сала, он скатал половик с продуктами жизнедеятельности пса за последние дни и вынес на огород. Почистил у голодных поросят, предварительно заняв их полным корытом, посыпал щелистый пол свежими опилками и новой сухой стружкой и с облегчением вышел на свежий воздух. Вытрепав и сполоснув в садовой ванной половик, он развесил его на изгороди просушиться под ярким солнцем.
Весь вечер Панаров посвятил поливке грядок, успевших сильно иссохнуть, затвердеть под густым и неподвижным зноем.
Вблизи от входа в сени в высокой траве вправо от дощатого тротуара он неприметно пристроил небольшой удобный — по руке — топорик на случай, если незвано захотят навестить дружки Боксера. В его ближайшие помыслы не входило предоставить им второй шанс, как в гараже, и опять оказаться с пакетом на голове.
Вечером в дом ворвался чумазый и злющий, как черт, от голода Прошка. Видно, ловить в сарае мышей для пропитания было не совсем в его вкусе. Заполучив свою пайку молока в чашку и не успевшей толком разморозиться хамсы из холодильника, кот поспешно принялся за порядком подзапоздавшую трапезу.
Панаров извлек из заначки в терраске начатую бутылку водки, откупорил и в одиночестве выпил стакан на кухне, зная, что завтра ему по графику во вторую — спать можно хоть до обеда, и похмелье отшумит, выветрится.
Вода в затопленной бане по-летнему быстро нагрелась и забулькала — хватило двух неполных охапок дров. Вечером перед сном он хорошенько попарится, отмоет, выпарит всю засохшую грязь с тела и души, похлещет себе спину и ноги пахучим ломким березовым веником, нальет по возвращении «с легким паром» еще стакан, завершающий, уже из холодильничка, и уснет у включенного телевизора, успев лишь заслышать где-то в мглистом далеке, что неравный бой с аварией в Чернобыле продолжается…
Бригадир горячего цеха буднично поприветствовал Анатолия, не задав никаких вопросов, лишь испытующе пробежавшись глазами по лицу, затем и по всей фигуре пришедшего чуть раньше положенного Панарова.
Малиново-голубой раскаленный поток, вспыхивая аквамарином по краям, все так же безостановочно стекал по угольно-черному руслу; изнутри печи все так же ревели газовые конфорки; отрывистые, громовые удары прессов по формам все так же отмеряли мгновения рабочей смены.
Панарову была по душе вработанность, скупая монотонность его простых, заезженных движений, размеренность деловито текущей лавовым потоком заводской жизни, ее предсказуемость и незыблемость на ближайшие часы. Казалось, ровным счетом ничего не произошло да и не могло произойти в этом устойчивом, плотном мире, где властвуют ритм, нормы, извечная борьба огня и материи.
Во время обеда к нему подсел с курящимся подносом Фролин.
— Здоров, Тольк! Че-т тебя давно не видно!.. Загулял, что ль? — дружелюбно ухмыляясь во весь отсвечивавший в паре мест золотом рот, поинтересовался он. — Твои еще не воротились? Завидую — свободный человек!.. Слыхал? Генку-то Боксера забрили… Да, прям с цеха, под белы рученьки… То ли менты, то ли из КГБ. Забрали, в общем, и никто больше не видел… Не в курсе?