— Точно не помню. У отца есть, переписан. Примерно звучит так: господам сенаторам речь в Присутствии держать не по-писанному, а токмо своими словами, дабы дурь каждого всякому видна была.
— Раз так, и мы станем действовать по Петровскому Указу.
Беседа у редактора закончилась тем, с чего началась: надо присмотреться к работе отдела писем, изучить характер получаемой корреспонденции и т. д.
— Все это, очевидно, очень интересно, — сказал я, — но мне хочется и со своими статьями выступать в газете.
— Иначе и быть не может, — перебил меня Криницкий. — Тот не журналист, кто сам не выступает в печати. Отдел писем для тебя, Анатолий, подъем на высшую ступень журналистской деятельности. Прямо скажу — пересидел ты в отделе информации. Оба вы молодые журналисты — нельзя вам «засиживаться в девках». Думаю, уверен в этом, отдел писем поможет вам попробовать свои силы в публицистике, будут материалы и для фельетонов. Дерзайте, молодые!
Вот мы и отправились в отдел писем дерзать.
Вечером
Только что вернулся от Жени. Она стала какой-то беспокойной. Чего ей не хватает? Врачи утверждают, что операция у ее матери прошла успешно.
Рассказывал ей о Сергуньке. Но ее это не волнует. Она ушла в себя, думает о чем-то своем. О чем? Ведь если люди дружат, то и заботы у них должны быть общими. Прощаясь, спросил у Жени:
— Ты почему не в духе, стряслось что?
— Перестань задавать вопросы, подумай сам, — невесело откликнулась она.
— Яснее нельзя?
— Нет, нельзя.
На этом и расстались.
17 марта
Сегодня я снова позвонил Петрило. Произошел примерно следующий разговор:
— Сегодня мы можем встретиться?
— По какому вопросу?
— Я раньше объяснял. Речь идет о мальчике, который по вине…
— С ним все в порядке. Мне доложили, что он зачислен в интернат.
— Да, но могло быть все иначе, если бы не случай…
— «Если бы, да кабы»… Мне некогда раскладывать пасьянсы. А редакция что, более серьезных дел не видит?
Разгневанный товарищ Петрило повесил трубку. Как же дальше действовать? Этот вопрос я задал Виктору.
— Плюнь ты на это дело, — посоветовал он. — заместитель председателя горисполкома тебе не по зубам. Успокойся и читай письма. Когда у тебя появится имя, тогда сможешь замахиваться и на людей, занимающих определенный вес в обществе. А пока… Чиновника, друг мой, голыми руками не возьмешь!
— Но я не могу, не имею права молчать!
Рождение журналиста
Герасим Кузьмич медленно поднялся из-за стола.
— Товарищ Ткаченко, руководство вами недовольно. Что это вы сочинили?
— Статью, Герасим Кузьмич, о нелегкой судьбе мальчика и тех, кто…
— Пасквиль, — нетерпеливо перебил молодого журналиста заместитель главного редактора, — грязный пасквиль на советских людей. Как вам не стыдно, комсомолец, сын коммунистов, клевещете на наших советских работников, членов великой партии…
— Уверяю вас, каждый факт мною проверен.
— Не перебивайте. Умейте слушать, когда вам старшие объясняют. Научитесь делать выводы из критики. Совсем недавно на летучке вас принципиально критиковали за легкомысленное отношение к важному материалу о наших героических воинах, а вы что?
Анатолий чувствовал, что начинают дрожать пальцы рук, пересохло во рту. Только бы не сорваться, не потерять самообладания. Стараясь говорить как можно спокойнее, попросил объяснить, в чем существо ошибок, допущенных в статье «В защиту Сергуньки».
Никогда еще Анатолий так серьезно, тщательно не готовил статей, как эту. Он говорил со многими людьми, прежде чем сесть писать — все продумал. Писалось легко, находились нужные слова, не требовалось рыться ни в сборниках афоризмов, ни заглядывать в труды великих педагогов. Перед глазами все время стоял Сергунька, видел он и равнодушные лица — молодые и старые, приветливые и озлобленные, угодливые и высокомерные — тех, кто обязан был, но не помог мальчику в беде. Статья написана сердцем. Он несет ответственность за каждое слово. И без боя не сдастся. Он будет за нее бороться сколько сил хватит и даже больше.
— В редакции должны работать политически зрелые люди, а вы этой писаниной доказали свою полную политическую несостоятельность.
— Хватит! — не выдержал Анатолий, — я требую разбора статьи и не желаю выслушивать демагогические…
— Мальчишка! — вскипел заместитель главного редактора. — Ты требуешь, ты желаешь. Да какое ты имеешь право, мальчишка!