Слушай, мыслящая личность, ну подойди, обними меня, поцелуй, пусть во всем мире останемся мы вдвоем — ты и я! Но мой пристальный, как мне казалось, гипнотический взгляд не доходил до Анатолия.
Так весь вечер и провели, как в разных комнатах. Он говорил, а я отвечала, но друг друга не слышали. Наконец он изволил заметить мое настроение и спросил:
— Ты почему сегодня не в духе? Матери лучше стало, чего нос вешаешь?
3 апреля
Сегодня ходила к матери одна, без Анатолия. Он был занят какими-то своими неотложными газетными делами. У матери в палате я застала Олега Игоревича Криницкого. Оказывается, у главного редактора газеты больше свободного времени, чем у его литературного сотрудника. Вот он и пришел проведать мать, которую видел много-много лет назад, когда я была еще совсем маленькой. Криницкий, тогда еще очеркист «Зари», написал о матери очерк. А вот теперь пришел в больницу. Как это хорошо с его стороны! Мать взволнована — ее не забыли, очевидно, нахлынули воспоминания, она даже попыталась ответить улыбкой на какую-то шутку Олега Игоревича, сокрушалась, что пропала газета с его очерком, который ей очень понравился.
Из больницы мы ушли вместе. В больничном дворе Олега Игоревича ждала «Волга». Он открыл дверцу машины: «Подвезу, если не возражаете».
Я, конечно, не возражала. Не возражала, когда он предложил пойти вместе в кино, потом мы ужинали в кафе. Проводив меня до подъезда, он поблагодарил за компанию и, полушутя, заметил, что ходить с ним безопасно. Мол, к такому старику Анатолий ревновать не станет.
«При чем тут Анатолий! — вырвалось у меня, — и вы… вы еще очень молоды. Мне с вами было хорошо».
Последнее, наверное, не надо было говорить. Почему не говорить? Он по-настоящему интересный человек: столько видел, знает, умен, весел и ни капельки рисовки. Такой вечер надолго запомнишь.
5 апреля
Два дня, как дура, смотрю на телефон. Почему-то я вбила в свою глупую башку несусветную мысль, что Олег Игоревич мне обязательно позвонит. Но он, очевидно, забыл и думать обо мне! Тогда — ради матери пригласил в кино, накормил ужином, — и все…
Наш главный врач как-то говорил, что ребенок перестает плакать, услышав спокойное биение сердца матери. Если же сердце матери начинает биться учащенно, она взволнована, раздражена, то беспокойство передается и ребенку. К чему это я вспомнила? Ребенок слышит сердце матери. А как сейчас бьется сердце мамы? Прислушалась. Комната полна тишины. Ничего, абсолютно ничего не слышно.
Но ведь я сама могу позвонить Олегу Игоревичу. Есть повод. Он обещал найти газету со своим очерком о матери. Маме, конечно, будет приятно его прочитать.
Сейчас сниму трубку и наберу номер. Интересно, ответит ли он сам или его секретарша. Завтра позвоню, завтра…
6 апреля
Весна пришла неожиданно. Анатолий зашел за мной на работу и принес два букетика подснежников.
— Один тебе, один маме, — сказал он мрачно, словно не первые цветы принес, а повестку в суд.
— Спасибо, передам оба букетика маме, ей будет приятно. Она так давно не слышала запаха земли, снега, леса.
— Как хочешь.
Только мы вышли на улицу, как возле нас остановилась «Волга».
— Молодые люди, садитесь, подвезу, — пригласил Криницкий.
Я почему-то покраснела и отрицательно замотала головой.
— Спасибо, Олег Игоревич, мы хотели в больницу.
— Садитесь, мне по пути.
В машине я спросила у Криницкого насчет очерка. Он извинился, попросил:
— Завтра же позвоните, напомните. Найдем, обязательно найдем.
— Я вам напомню, — сказал Анатолий.
Просили его ввязываться!
8 апреля
Позвонил Олег Игоревич. Очерк нашел, но газета подшита и переплетена в комплект. Он поручил статью перепечатать на машинке, когда будет готово — передаст Анатолию.
— Не надо, — вырвалась у меня, — сама приду. Я должна вас поблагодарить за беспокойство.
— Видеть тебя всегда рад. Звони, заходи.
Зайду! Возьму и зайду. И ни капельки мне не стыдно, что напросилась.
Вечером пришел ко мне Анатолий, но мы быстро расстались. Я сказала, что надо заниматься. Он похвалил меня за хорошие намерения и признался, что, наверно, завалит сессию. Читает много, да все не то, что нужно по программе.