— Где Анатолий? — спросил он у жены.
— Не знаю, не сказал, — ответила Тамара Васильевна.
— Могла бы и спросить…
— Могла, — согласилась Тамара Васильевна. — Но он мог и не ответить, парень взрослый…
— Наверное, пошел к Жене, — стараясь преодолеть раздражение, высказал предположение Ткаченко.
— Вряд ли. Что-то у них неладно. У девочки горе, а они не вместе… Разве можно человеку в такой беде одному оставаться? А Женя одна. Звонила я ей, дома сидит, сказала, что Толик не приходил. К нам пригласила — отказалась, не хочет из дому никуда выходить. Вот я и думаю, не поссорились ли они, не обидел ли ее Толя?
— Все не слава богу!
— А ты что такой мрачный? — пригляделась к нему Тамара Васильевна. — Рассказывай, что произошло. Подвели друзей друзья?
Ткаченко вынужден был признаться, что из их затеи пока ничего не вышло. Почему? Ответить на этот вопрос он не может. Допустим, первый блин комом… А как второй жарить?
— И второй, и третий будут комом, — убежденно заявила Тамара Васильевна. — Дитя ваше мертворожденное. Разве без вас мало проводят всяких совещаний и вечеров? Поговорить у нас любят. Вот нас теперь обязали на радио за день передавать заявки на ожидаемые события. Я, конечно, пошла в горком, райкомы, заглянула в планы. О чем там? Все о тех же собраниях, встречах, слетах… А вы решили углубить и без того могучий поток. Надо помогать комсомольской организации, а не подменять ее. Эффекта меньше, пользы больше.
— Складно у тебя получается: раз-два и все ясно. Но где же Анатолий?
Ткаченко вышел на балкон. Казалось, весь город прикрыт куполом оранжевого парашюта, а внизу ветер раскачивает вымпелы, гирлянды разноцветных лампочек. Павел Петрович нетерпеливо вглядывался в даль, туда, где на вершине холма в огнях сияла старая башня.
В последнее время Павел Петрович меньше беспокоился об Анатолии: парень повзрослел, преодолел неразумную мальчишескую горячность, наконец, увлекся работой. Но, пожалуй, главной причиной была Женя Печалова. Павел Петрович даже стал засыпать, не ожидая, пока вернется сын. К чему ждать, если знаешь, что Анатолий ушел к Жене? Как же у них теперь обстоят дела? Со свадьбой придется повременить. Девушка должна справиться со своим горем. Может быть, и вправду стоило ее пригласить к нам. Пусть отогреется в чужой семье…
— Ты чего стоишь, как на часах? — на балконе неожиданно появился Анатолий. — Не думаешь ли ты, что я вслед за Сергунькой махну в жаркие края? Я тут на крепком якоре.
— Уж больно ты весел, как я погляжу. А ну-ка дыхни.
— Дыхнуть? Завтра праздник, в редакции вечеринку устроили. Так что если и хватил малость, то на законном основании.
— Женя была с тобой?
Анатолий вспылил:
— Чего вы мне покоя не даете: и ты и мама. Женя, Женя… В конце концов это сугубо наше дело. Хотим — встречаемся, не хотим — не встречаемся. Неужели ты думаешь, что у нее настроение, подходящее для вечеринки?
— Если у нее горе, то тебе следует быть не на вечеринке, а вместе с ней.
— И опять повторяю: не твое дело…
Отстранив сына, Павел Петрович прошел в спальню. Жена спала, зажав в руке газету с недочитанной статьей. «Не мое дело… Не мое дело! А какое, собственно говоря, у меня есть дело? Какие могут быть дела у пенсионера!»
Пенсионера! Хватит ворчать, старик. Собрание прошло не так, как хотелось. Сын косо глянул — эка важность! И не такое может быть. Да разве ты боялся ветра, подставлял ему только спину? Дует ветер — пусть, ты шагай, не сгибайся!
«Какое у тебя дело? — все запальчивей стал спорить с собой Ткаченко. — Есть и у тебя обязанности. Например, письма, что лежат в ящике стола — разве не дело? Люди ждут от тебя помощи. Ведь ты, как старый коммунист Ланской, решил не уклоняться ни от больших, ни от малых дел. Кое-что тебе удается. Не так ли? Ты добился, что пьяница-мастер, который год назад разошелся с женой, но продолжал жить с ней в одной комнате, терроризируя жену и дочь, наконец, забрал свой чемодан и оставил семью в покое. Скоро решится вопрос об устройстве в лечебницу спившегося бухгалтера. Мать и жена его, да и он сам, надеются, что, пройдя курс лечения, он снова станет человеком, таким, как был раньше, — тихим, заботливым, хорошим работником. А вот с устройством в общежитие молодых рабочих с машиностроительного, которые живут в двадцати километрах от Принеманска, пока ничего не добился. А что с этим письмом делать? Старик-отец жалуется, что сын-инженер не хочет ему помогать. На водку у него деньги есть, а отцу и рубля не даст. Инженер тогда сказал: „Этого типа я за отца не считаю. Он бросил нас с матерью, когда мне было года три, вернулся только теперь, когда у меня у самого дети взрослые“. Ситуация не новая. И статьи об этом писали, и пьесы, и повести, и с эстрады высмеивали. „Возвращение блудного отца“. А что если написать с точки зрения такого „папы“? Это же страшно. Хуже, чем кораблекрушение. Нет, пожалуй, не взберешься на такую „точку“. Ткаченко всегда думал о детях, о их воспитании. Оценили ли это Владимир и Анатолий? У них теперь своя жизнь. Да и не ради благодарности он заботился о детях, без них и жизни был бы не рад. Но что же ответишь папе-вымогателю? Нечего мудрить. Так и сказать: „Что заслужил, то и получил“».