– Да, – перебила сестру Алиса, – И этот момент наступил, только когда мы подъехали к дому сегодня утром.
– Вот... – в трубке послышалась нецензурная лексика. – Алиса, извини. Я не думала, что он так и не решится тебе сказать о ней. И что ты? Как прошла твоя встреча с его матерью?
Алиса не сразу ответила. Ей нужно было собраться с мыслями и силами, чтобы рассказывая о сегодняшних обидах не расплакаться в трубку. Не хотелось опять казаться жалкой, не умеющей справляться с проблемами маленькой неразумной сестрой. Алиса закрыла глаза и сделала глубокий вдох, прежде чем начать.
– Моя встреча с его матерью прошла, как и можно было ожидать. Как ты могла заметить при личной встрече, всё было, якобы, очень приветливо. Мне предложили выпить чай в гостиной, обставленной свекровью. Вся её речь была пропитана завуалированными оскорблениями и намёками на то, что я не достойна быть частью такой семьи. Махмуд всё сидел рядом и боялся, как бы я не сказала его дорогой, обожаемой мамочке чего-нибудь грубого, выходящего за рамки приличия. – Алиса, сама того не замечая, начала ходить по комнате, нервно размахивая руками во время своего рассказа. – Мне бы очень хотелось сказать этой старой ведьме что-нибудь очень обидное и очень оскорбительное. Но, конечно же, я ничего не сказала. Наташа, я не представляю, как буду жить с ней под одной крышей. – Прежде чем продолжить, Алиса на всякий случай выглянула за дверь, проверяя, нет ли там посторонних. – Я приехала в совершенно чужой дом. – С каждой последующей фразой, Алиса начала всё больше распаляться, говоря чуть быстрее и постепенно повышая голос, не отдавая себе в этом отчёта. – Я так старалась! Я столько сил и времени вложила в этот дом, а оказалось, что проделала бесполезную работу. Здесь всё, всё чужое! Только мою спальню она оставила не тронутой, и то, только потому, что эта спальня теперь только моя. Да. Я теперь сплю с мужем в разных спальнях. И за это тоже стоит благодарить его заботливую мать.
– А что же Махмуд?
– Что Махмуд, – вскрикнула Алиса, плюхнувшись на кровать, и подогнув под себя ноги. – Он полностью соглашается со всем, что она говорит. Он сказал… что нам сейчас полезно пожить порознь, и что это нормально, когда муж с женой живут в разных комнатах.
Алисе было неудобно, и стыдно произнести последнюю фразу. Ей было стыдно за чужие поступки. Стыдно за то, что её брак, который должен был стать идеальным, к чему она прилагала все усилия, стал похож на гостиничное сожительство незнакомых друг другу людей.
– Алиса, ты сейчас не паникуй. Ты должна бороться за свою семью. Ну, подумаешь, свекрови не нравишься! Да с этой проблемой каждая вторая замужняя женщина сталкивается. Если не каждая первая.
– Я здесь не выдержу. Этот дом теперь чужое место для меня. – Алиса сглотнула подступившие к горлу слёзы.
– Не принимай поспешных решений, – угадав мысли сестры, возразила Наташа. – Если ты уедешь, потом ещё сложнее будет налаживать отношения. Может, потерпишь немного? Твоя свекровь не сможет остаться у вас навечно. У неё ведь в Иране муж, дети.
– Легко тебе говорить, – возмущалась Алиса. – Это не тебе приходится терпеть унижения в собственном доме от женщины, которая тебя ненавидит. Не ты видишь, что твой муж относится к тебе не так как прежде. Это не ты…
Алиса осеклась. Она хотела сказать, что это не её сестра потеряла ребёнка, но вовремя остановилась. Хотя, и не договорив этих слов всё было понятно. Наташа замолчала, чувствуя обиду за сказанные сестрой слова и в то же время понимая, что Алиса сказала это сгоряча. Она была сейчас обижена на всех и на всё, и это нужно было учитывать, поэтому Наташа сдержала обидные слова, которые могла сказать в ответ.
– Извини, – выдавила из себя Алиса, понимая, что перешла границу.
– Ладно, держись там. Звони. Мы тебя любим.
Когда разговор прервался, Алиса, стиснув зубы от злости, с ненавистью кинула телефон в сторону. Он с грохотом ударился о тумбочку и приземлился на пол. Девушка не стала его поднимать, чтобы убедиться в его целостности. Ёё даже порадовало бы, если бы он сломался. Иногда так бывает, когда ты злишься на весь мир и на самого себя и погружаещься на дно обид и сомоуничежения. Когда делаешь себе ещё хуже, получая какое-то мазохистское удовлетворение от этого. «Пусть мне будет хуже, – думаешь ты. – Пусть поломаются все мои вещи. Меня все бросили и я никому не нужна. Вот умру, тогда все поймут что потеряли. Или все будут счастливы, когда меня не станет! Ну и пусть». Это глупо, так по-детски. Но кто сказал, что во взрослых не остаётся ничего от детей?!