2.
В тот же вечер, перерезав шпагат, стягивавший несколько тетрадок в старых и твёрдых картонных обложках, при свете ночной лампы, я стал листать пожелтевшие страницы, исписанные где голубыми, а где зелёными чернилами. От листков летела золотистая пыль, оттуда выпадали и крошились заложенные лепестки цветов и листья деревьев.
Передо мной был своеобразный дневник писателя. Записи начинались с 1931 и так продолжались до 1938 года.
Теперь передо мною колебался в пространстве образ несомненно способного человека, только пытающегося нащупать свой путь в жизни.
Предисловие
Ниже приводятся записки Афанасия Дибровы. Замечу - это не дневник. Писатель заносил в тетрадь только те события, которые считал важными, не всегда их датируя. Обычно сначала делались беглые пометки в блокноте, а потом появлялась запись в самой тетради.
Мною опущены или сокращены отдельные сведения личного характера, неизбежные повторения, длинные разговоры и описания официальных мероприятий, хозяйственные заметки и тому подобное. Незначительные пропуски обозначены точками, а более объёмные – звёздочками.
ИЗ ЗАПИСОК АФАНАСИЯ ДИБРОВЫ
Я, Афанасий Диброва, начинаю эти записки с необычного происшествия.
В этот ослепительно яркий весенний день 1934 года мне было особенно тягостно. Фиолетово – белый, розово-голубой мир вокруг, усеянный шафрановой листвой и снежными лепестками был открыточно красив, но меня не радовал. Я носил на плечах груз одиночества и горя.
И вдруг, на самой длинной улице, среди кустов сирени и кудрявых деревьев, я увидел самого себя. Мне показалось, что я гляжусь в зеркало. Из трамвая вышел я сам, и насвистывая, зашагал по дорожке в парк, где серые и жёлтые тени выгуливали своих визгливых собачонок.
Конечно же это был просто похожий на меня человек – радостно приподнятый, в идеальном костюме и модной шляпе. Я шёл, наблюдая его лёгкую походку и весёлое настроение. Он что-то прошептал девушке с миской белья, и та задохнулась от смеха, а потом зашёл в студенческую забегаловку «Сокол».
За стойкой с точёными балясинами стояла девушка в белом платке. Радостный тип поздоровался, слегка приподняв шляпу и стал с ней мурлыкать.
Потом пил кофе, сидя за деревянным столиком. Я заказал себе чай, наблюдая за ним. К нему подсел знакомый и они о чём-то радостно болтали. То и дело слышались взрывы смеха.
Я вынул из кармана газету, но поглядывал на него, завидуя его счастью. И вдруг, на мгновение, наши глаза встретились. Мой двойник заморгал, виновато улыбнулся, кивая приятелю. Но сейчас стал вдруг рассеян, глаза блуждали по залу, останавливаясь на мне. Возможно бездна грусти и отчаяния в моих глазах поразила его. Он ещё раз в упор посмотрел на меня, и калейдоскопными забавными картинками закружилась, замелькала жизнь, будто я открыл и пролистал книгу его сознания.
Но тут он отвёл глаза, весь как-то опустился, будто принял на плечи груз. Он что-то сказал приятелю, и, расплатившись, не глядя, на меня, они вышли из кафе и исчезли весеннем бело-сиреневом мареве.
Я остался допивать чай, который оказался отменно вкусным. Похрустев последнюю баранку, я вышел на улицу, прошёл в сквер, сел на скамейку. Проходящая девушка улыбнулась мне, а я ей, и стало как-то радостнее на душе.
Вечером тётя Клава вызвала меня к телефону. Меня приглашали в редакцию «Пионера». В седьмом номере будут публиковать «Приключения Звёздочки».
Я обещал быть завтра пораньше. На радостях я расцеловал тётю Клаву и позвонил Мишке Немцеву, с которым не говорил уже сто лет.
*****************************************************************
- Наша задача ехать в глубинку, в народ, слиться с массой, - говорил, улыбаясь в желтоватые усы, Алексей Максимович.
Мы с Мишкой переглянулись. У нас уже была на примете трудовая школа – коммуна в Шоринске. За окном лимонился сентябрь. У меня на завтра намечалась читка новой сказки, поэтому настроение было боевое, приподнятое.
Но пошло всё не так, как ожидалось.
Во – первых, Мишку Немцева Алексей Максимович направил на Ижорский завод написать его историю и показать труд рабочих. Горький уверял, что у Немцева лучше получаются серьёзные произведения, не детские.
Во-вторых, провалилась моя читка. К моей сказке были предъявлены большие претензии. Мадам Селютина, с красным лицом, пылала от гнева, разбирая по частям мою новогоднюю историю.
- Зачем нашей советской сказке нужна эта западная ... мистика? Всякие страшилки, ужасы? Так развлекали детей из буржуазных семей. Нам это не подходит. Мы хотим воспитать нового человека...
Я не выдержал, сорвался... Я доказывал, что это типичная городская сказка, что наши издательства печатают Новалиса и Гофмана, почему бы не дать детям сказку в подобном жанре...