Огромность семиэтажных домов и необыкновенное движение на улицах поразили меня самым приятным образом…
Париж до такой степени разнообразен, что выйдя на улицу нет возможности хандрить… В Париже мое любимое место: Gardin des plantes — там зверинец, множество птиц и чрезвычайных растений.
…я живу как залетная птица… в этой жизни есть что-то приятное, беззаботное. Прогулка, театры, а иногда дружеские беседы разнообразят жизнь и не дают скуке возможности овладевать мною, как то бывало в Петербурге… В летнее время я осматривал монументы и окрестности города, а теперь посещаю театры, Публичные балы и делаю наблюдения над нравами и обычаями разных сословий обитателей Парижа.
Вчера был Королевский праздник. Я провел день очень весело. Студенты Медицинского факультета (разумеется, русские) устроили в честь меня праздник и поднесли мне венок по случаю получения известий о моих успехах в России. Ибо, как вам известно, итальянцы исполнили мою музыку с громаднейшим успехом, судя по тому, что мне пишут. Это меня тем более радует, что совпадает с отзывами парижских журналов… журналы высказались обо мне в самых лестных выражениях. Я проникнут благодарностью к просвещенной и благожелательной парижской публике и чувствую себя некоторым образом обязанным, творя для отечества, писать вместе с тем и для Европы.
…г. Глинка, превосходно владеющий гармонией и прекрасно знающий механизм инструментов… занимает почетное место среди композиторов всех стран.
Я сблизился со многими примечательными людьми, между прочим с Берлиозом, который, по моему мнению, самый примечательный композитор нашего времени, он же и первый критик в Париже… Может быть, другие будут щастливее в своих дебютах, но я первый русский композитор, который познакомил парижскую публику с своим именем и своими произведениями, написанными в России и для России.
Талант Глинки отличается необычайными гибкостью и разнообразием; стиль его, по редкому преимуществу, преобразуется по воле композитора сообразно требованиям и характеру сюжета, который он обрабатывает. Он делается простым и даже наивным, никогда не унижаясь до употребления пошлых оборотов. В мелодиях его являются звуки неожиданные, периоды прелестно-странные. Он великий гармонист и пишет партии инструментов с такою тщательностью, с таким глубоким знанием их самых тайных средств, что его оркестр — один из самых новых, самых живых оркестров в наше время.
Из опер Глинки Берлиоз отдает предпочтение последней: «…талант автора является тут более зрелым и могущественным. «Руслан» есть, бесспорно, шаг вперед, новый фазис в музыкальном развитии Глинки».
В драме Берлиоз неестественен, но зато в области фантастического он дошел до такого высокого совершенства, до которого еще никто не доходил.
— Берлиоз — музыкант гениальный, — говорил Михаил Иванович. — Его французы не понимают и никогда не поймут. Для Парижа в нем слишком много серьезности. Что до меня касается, в его музыке я вижу истинную оригинальность, истинное творчество. Он пишет по-инаковому, нежели все другие… его мелодии сразу никак не могут выступить ясно и понравиться большинству. Но мелодичность в нем столько же сильна, как и гармоническая сторона. А уж об оркестровке и говорить нечего! По этой части у него новости поразительные на каждом шагу.
— Вы с ним близко познакомились, Михаил Иванович?
— Посещал его, барин, как лихорадка — через день. Французов вообще, как вы знаете, я сильно не жалую, не жалую и складку их ума, но берлиозов ум обворожил меня: это Мефистофель какой-то — необыкновенной язвительности, а когда захочет быть приятным, так его заслушаешься. Прелесть, что за господин.
Над Россини, Беллини и Доницетти Глинка часто посмеивался, называя их музыку «цветочною»… Когда разговор касался Моцарта, Глинка всегда прибавлял «хорош, только куда уж ему до Бетховена!» В недоумении, я спросил один раз: «и в опере?»
— Да, — отвечал Глинка, — ив опере. «Фиделио» я не променяю на все оперы Моцарта вместе.
Писать для здешних театров не вижу возможности. Интриг здесь более, чем где-либо, а сверх того, живя за границей, я более и более убеждаюсь в том, что я душою русской и мне трудно подделываться под чужой лад. Намерен посетить Испанию с целию изучить тамошние напевы, потому что они несколько сходны с русскими и дадут мне возможность (я надеюсь) приняться за новый большой труд.
Прося согласия матери и денег на поездку в Испанию, Глинка пишет:
Это давнишняя мечта моей юности… Кроме удовлетворения пламенной фантазии, я найду там в музыкальном отношении новые предметы для изучения.
По утрам обыкновенно я занимался испанским языком.
13 мая 1845 года Глинка выехал из Парижа в Испанию.
…Испания так любопытна, что в эти десять месяцев, кои намерен провести здесь, едва ли успею осмотреть то, что предполагал. В музыкальном отношении представляется множество любопытного, но отыскивать эти народные песни нелегко; еще труднее уловить национальный характер испанской музыки — все это дает пищу моему беспокойному воображению, и чем труднее достижение цели, тем я, как всегда, упорнее и постояннее стремлюсь к ней.
Нигде за границей я не был принят с большим радушием и искренностию — характер здешних жителей мне чрезвычайно нравится… приветливы, благородны и тверды в своем слове.
Литература и театр здесь в лучшем состоянии, нежели я мог предполагать, и поэтому, осмотревшись, думаю предпринять что-либо для Испании.
Изучение испанского языка и чтение испанских книг наполняют день.
В Мадриде Глинка видел бой быков — «зрелище варварское и кровожадное».
Я сделал достаточные успехи в испанском языке и в настоящее время хочу предпринять большой труд — изучение их национальной музыки…
Мне более и более нравится жить в Испании. Не удивляйтесь, здесь не знают чинов и церемоний, ласковы, вежливы, как нигде.
Maestros испанские и иностранные, живущие в Испании…если и исполняют иногда национальные мелодии, то сейчас же обезображивают их, придавая европейский характер… Для достижения моей цели надо прибегать к извощикам… мастеровым и простому народу и вслушиваться в их напевы с большим вниманием.