Точно речка в пору вешнюю,
Полем песня разливается.
На заре, объят дремотою,
Лес от песни просыпается.
Красна девица, в реке воды
Зачерпнув, остановилась;
Косаря она заслушалась,
Из очей слеза скатилася.
58. Из Т. Шевченко
И снится мне, что под горою,
Где дремлют вербы над водою,
Избушка ветхая стоит;
Пред нею старый дед сидит
И на руках своих качает,
Седой, кудрявое дитя.
Смеется внучек и таскает
Седому бороду шутя.
И снится мне, что мать выходит,
Целует деда и дитя,
У старика берет малютку
И спать несет его, крестя.
А дед сидит перед избушкой,
Смеется, старый, и с собой
Промолвил тихо: «Где ж ты, горе?
Ты прожито, забыто мной...»
И, набожно крестясь, читает
Старик молитву: «Отче наш...»
А солнце тихо угасает...
Верхушку вербы озаряет
Последний луч — и тот погас,
И всё померкло. Суетливой
Тревоги дня уж не слыхать,
И старый дед неторопливо
Пошел в избу ложиться спать...
59—60. Косари
1. «Утро. Блещет роса, и сквозь лес от зари...»
Утро. Блещет роса, и сквозь лес от зари
Яркий свет на поля разливается.
За рекой, на лугу, по росе косари
Идут, косят траву, наклоняются.
«Эй, ты, что ж отстаешь, соловей записной.
Точно двигаешь бабу тяжелую?
Размахнись посмелей да пошире косой
И ударь-ка, друг, песню веселую!..»
И плечистый косарь вдруг кудрями тряхнул,
Поднялася его грудь высокая, —
Он кудрями тряхнул и легко затянул:
«Ах ты, степь ли моя, степь широкая!
Поросла-убралась ты травой-ковылем,
Да песками ты, степь, позасыпалась;
На тебе ль от беды, на просторе степном,
Не одна голова вихрем мыкалась.
И горела трава, дым до неба стоял, —
Вырастали могилы бескрестные;
По ним вихорь ходил, гром над ними стучал
Да кружились орлы поднебесные!..»
Подхватила артель, дружно песня звенит
И по чистому полю разносится;
Упадая, трава под косами шумит, —
Как-то легче она с песней косится.
Ворота у рубах все расстегнуты, — грудь
Дышит легче, свободнее голая;
Дружно косы блестят, дружно ноги идут,
И спорится работа тяжелая.
2. «Полдень. Солнышко в небе высоко стоит...»
Полдень. Солнышко в небе высоко стоит,
От жары нет терпенья и моченьки:
Плечи, голову, руки и жгет и палит,
И невольно слипаются оченьки.
Всех стомила жара, всех замаяла лень,
И, под гнетом тяжелой дремотушки,
Люд рабочий от солнышка прячется в тень,
Отдохнуть от жары, от работушки.
Лошадь щиплет траву и лениво жует,
Тупо смотрят глаза полусжатые;
Точно плетью, хвостом мух стегнет да стегнет,
Не дают ей покоя, проклятые.
Спят в тени косари, лишь лохматый барбос,
Весь объятый какою-то негою,
Глаз прищуря, глядит на пушистый свой хвост.
Вот и он задремал под телегою.
Только мухи жужжат да в траве трескотня;
Кто-то свищет там в ней, надрывается;
Чуть заметно трава ветерком полудня
Кое-где под кустом наклоняется.
Точно в раме река тростником поросла,
Спит, дремотой полдня очарована;
Из травы пустельга лишь взмахнет, как стрела,
И повиснет вверху, как прикована.
Солнце за лес зашло, потянул холодок,
Всколыхнул на реке влагой чистою,
И в лицо косарей вдруг пахнул ветерок
Из-за леса прохладой душистою.
Потянулся один, потянулся другой, —
Вот и все, — и рукой загорелою
Протирают глаза и речною водой
Освежают лицо запотелое.
Взяли косы, бруском наточили, идут...
Берегися, трава гы зеленая!
Ох, недолго тебе красоваться уж тут, —
Упадешь ты, косой подкошенная!
И с родимых полей тебя люди сгребут,
Иссушенную травушку бледную,
Как невесту, в чужую семью увезут
На житье горемычное, бедную!
61. Смерть
Осеннее солнышко скупо лучами
Проглянет на землю и в тучки уйдет;
Работает дружно артель топорами —
Строение выше и выше растет.
Окончены стены, за балками дело,
А то хоть совсем потолок настилать;
Канат прикрутили и начали смело
Тяжелую балку наверх поднимать.
Плечистый десятник в конец упирает
Широкою грудью и кверху кричит:
«Держите, ребята, — сдавать начинает...
Держите, держите!.. Валится... трещит!..»