«Не я слепил его — Давыд, —
Князь Святополк на то ответил, —
Великий грех на нем лежит:
Он сесть на стол Давыдов метил,
Хотел со мной затеять рать,
И стол и жизнь мою отнять,
И с Мономахом заедино
Взять Туров, Пинск и Погорину.
Не сам о том дознался я —
Мне обо всем Давыд поведал.
За то ль винят меня князья,
Что я Васильке воли не дал?
Вины своей не признаю
Пред ними. Голову свою
Сложить мне не было охоты.
Пускай с Давыдом сводят счеты».
«Уверишь братьев ты навряд, —
Сказали посланные мужи, —
Что не тобой Василько взят:
Ты взял, — вина твоя наруже».
И разошлися до утра,
Чтоб с новым днем по льду Днепра
Под стольный Киев перебраться
И с князем в поле посчитаться.
Не захотел пропасть в бою
Великий князь, объятый страхом.
Жалея голову свою,
Тогда бежать задумал к ляхам,
И, матерь русских городов,
Он Киев кинуть был готов;
Но не пустили киевляне
Его, бояся большей брани.
Нет, не успеет Мономах
Достигнуть утром переправы:
Чем свет весь Киев на ногах;
Но не воздвигнут величавый
Стяг Святополка у ворот,
Дружина княжья не зовет
Смущенных граждан к обороне,
И не стучат мечи о брони.
Великий князь, земли глава,
Боится пасть в бою открытом,
И Всеволожская вдова
Идет с отцом-митрополитом
В стан Мономаха; весь народ,
Сопровождая крестный ход,
Усердно молится иконам,
И полон город красным звоном.
Перед Владимиром склонясь,
Сказала старая княгиня:
«Будь милосерд, родной мой князь!
К тебе пришли мы с просьбой ныне.
Князь, покажи нам милость въявь
И новой скорби не прибавь
В правдивом гневе к нашим болям, —
Тебя о том мы слезно молим.
Земли защитник ты, не враг,
Не половчин, не Торчин ярый!»
Заплакал горько Мономах,
Услыша вопль княгини старой.
И говорит он братьям речь:
«Ужель нам землю не беречь?
Ее отцы трудом стяжали,
А мы терзать в раздорах стали!
Как сын, Василько мной любим, —
Но обреку ль бедам и мщенью
Людей, невинных перед ним
И не причастных преступленью?
Пусть бог воздаст его врагам
По их неправедным делам,
Но мы невинных не осудим».
И дал он мир земле и людям.
5
Волынь в тревоге. Снова рать,
И дух вражды опять повеял;
Князь Володарь заставил сжать
Давыда то, что он посеял.
Василько им освобожден;
За ослепленье и полон,
За муки все отмстить заклятым
Своим врагам идет он с братом.
Уже не в силах Мономах
Остановить кровопролитья,
И пробудил Давыда страх,
Как гром, от сладкого забытья.
Его советники бегут;
Но братья требуют на суд
Их, виноватых в грозной брани,
И ставят виселицы в стане.
И должен выдать их Давыд,
И должен сам понесть бесчестье.
Слепец разгневанный грозит
И Святополку страшной местью.
Став с Володарем на Рожне,
Предать разгрому и войне
Без сожаленья и пощады
Он хочет княжеские грады.
В душе Василька ночи тень,
И этот мрак, как смерть, ужасен,
А божий мир так светел. День
Весенний радостен и ясен;
Деревья в зелень убраны;
Тепло, но веянье весны
Грудь Ростиславича не греет:
В ней скорби лед, в ней злоба зреет.
Луч солнца ласково скользит
По золоченому оплечью —
Не видит солнца князь; громит
Он Святополка грозной речью.
«Вот чем мне клялся стольный князь!» —
Воскликнул он, остановись
Перед дружиной боевою,
И поднял крест над головою.
«Он отнял свет моих очей,
Теперь отнять и душу хочет.
И так я нищего бедней!
Я рад бы плакать, но не точат
Мои слепые очи слез,
И грудь больную злее ос
Терзают страшные недуги...
За жизнь мою постойте, други!»
Пал Святополков скоро стяг.
Великокняжая дружина
Бежит, разбитая во прах.
Покрыта павшими равнина,
Где совершен упорный бой;
Но не ликует князь слепой,
Победы славной слыша звуки,
А говорит, поднявши руки:
«От верных ратников моих
Бегут и пешие и кмети
Уже не первый раз; для них,
Как пир, утешны битвы эти.
А я, несчастный, слыша гром,
Могу лишь в воздухе мечом
Махать, грозя врагам безвредно.
Меня не тешит крик победный.
На свете горько жить слепцу.
Что мне в моей ненужной силе,
Коль не могу лицом к лицу
С врагом сойтися? — Лишь в могиле,
Когда придет моя пора,
Увижу ясный свет утра
Я после долгой, страшной ночи,
И только смерть вернет мне очи!..»