Выбрать главу

Ганн повернулась, прикусив нижнюю губу.

- Что случилось потом?

- Мы вернулись, - просто сказал Роберт. - Мы не могли стоять в стороне и смотреть, как имперцы сжигают целую планету. Больше никто не мог прийти, имперцы уничтожили Альянс.

- Как вы их победили?

Роберт задумчиво смотрел на обзорный экран, за десятки световых лет от которого находилась некогда незначительная планета. Он даже не мог вспомнить, почему они получили приказ лететь на Виллист. Весь этот год его жизни был словно в тумане.

- Лео был настоящим героем. У меня не было достаточно кораблей, чтобы справиться со всем имперским флотом, но я подумал, что у меня будет шанс, если я буду атаковать их поодиночке. Имперцы были настолько разбросаны над планетой, что я подумал, если мы будем действовать достаточно быстро, это может сработать. Мы не могли победить их всех, но каждый имперский корабль, который мы уничтожали, дарил людям еще один миг жизни.

Ганн продолжала смотреть на Роберта. Он продолжил.

- Лео взломал коммуникационную сеть имперских кораблей. Он блокировал их связь и отключал щиты, как только мы открывали огонь.

Ганн наклонилась вперед, ее лицо стало мягким, возможно, даже расслабленным, на мгновение она перестала защищаться.

- И ты это сделал. Ты спас всю планету?

- Это сделал Лео. Он герой. Он взломал их, чтобы они не знали о нашем приближении. Мы уничтожали их, переходя от одного корабля к другому, пока они все не исчезли.

Ганн молча уставилась на него, затем черты ее лица снова ожесточились, мягкие линии и изгибы сменились сердитыми ледниками и скалистыми стенами.

- Как ты стал пиратом? Как ты мог это сделать?

Роберт не мог понять, пыталась ли она его уколоть, злилась или просто была сбита с толку. Она была представителем закона, а ее приемные родители были убиты пиратами. Он был пиратом, а его родители были убиты по закону. Возможно, все это не имело смысла.

- Ты знаешь, сколько миллионов людей погибло под этой бомбардировкой? Сколько домов было разрушено вместе с мужьями, женами и детьми внутри? Все они были невинны, они кричали, умоляли меня спасти их. Их жизни зависели от меня, ни от кого другого, только от меня. Они просили меня о помощи и погибли, все до единого. Я был слишком, слишком медлителен, и теперь они все мертвы. - Он повысил голос, сел и перевел дыхание. - Но начальство все равно выставило меня “героем”. Куда бы мы ни пошли, везде были разрушенные здания. Под обломками все еще лежали тела людей. Чувствовался запах разложения. Ничего не имело смысла. Дальше все было как в тумане, с редкими проблесками. Только что я стоял на параде, а в следующий момент адмирал флота пожимал мне руку. Все это было неправильно, просто... неправильно. Я больше не чувствовал себя человеком. Врачи пытались меня лечить, но я чувствовал себя изгоем, отрезанным от остального мира, я кричал им, чтобы они остановились, но никто меня не слушал.

Его грудь сжалась, когда он вновь пережил это. Он поймал свое отражение в окне кабины пилотов. Вьющиеся черные волосы, изможденное лицо, пустые глаза. Пристальный взгляд за тысячу километров.

- Врачи не смогли мне помочь. Я так и не пришел в себя. Я больше не мог этого выносить. - Он посмотрел на Ганн. - Я захотел покончить с этим. - Он глубоко вздохнул. – Я сбежал, ушел в самоволку. Я поехал домой к отцу. Ему нужна была помощь с работой, с рейдом. И с этого все началось. Я понятия не имею, охотятся ли за мной федералы до сих пор или нет.

Взгляд Ганн впился в него, ее зрачки дергались взад-вперед, как луч сканера, ища ответа. Она сглотнула, собираясь открыть рот, но что-то удержало ее.

- То, что ты сделал в тот день, было героизмом, - сказала она. Роберт отвернулся, но она продолжила говорить. - Очевидно, что тебе не было безразлично, живы эти люди или умерли, и ты не позволил себе забыть об этом, но, будучи пиратом, ты, вероятно, убил или ранил больше людей, чем спас на Виллисте. Часть тебя согласна с этим? Та часть, которая обладала честью и чувством долга?

- Ты не представляешь, на что это было похоже. Я тонул. Я был так глубоко, что не знал, где верх, а где низ. Возвращение домой, к отцу, было единственным, что имело смысл, единственным, что я понимал, это был камень в реке, за который можно было держаться, пока я пытался разобраться во всем.