— Проклятый аппендикс! — Он попытался сесть, губы его перекосило гримасой боли. — Надо же — в такое время!
В распахнутую настежь дверь палаты заглянул врач — тот самый, с которым разговаривал Григорий.
Врач выглядел еще более сердитым, пенсне его остро и неприязненно блестело.
— Доктор! — окликнул его Быстрянский. — Вы можете меня сегодня выписать?
Резким движением врач сорвал пенсне, шагнул в палату:
— Прямо на Волково кладбище? Лежите! — И он так властно ткнул в сторону Быстрянского своим пенсне, что тот, морщась от боли, невольно опустился на койку. — Вот так. А вас, — он ткнул пенсне в Григория, — попрошу… — и весьма выразительно указал на дверь.
Григорий встал, оглянулся на Быстрянского.
— Найди на факультете Николая Крыленко, — сказал тот чуть слышно. — Он обязательно поможет. И приходи, как урвешь время…
В университете в перерыве между лекциями Григорий отыскал в толпе студентов медлительного кряжистого Крыленко — его показал Кутыловский. Когда прозвенел звонок, Григорий увел товарищей в туалетную — там можно было спокойно поговорить.
Действительно, в туалете никого не оказалось. Плавали клочья табачного дыма, монотонно капала в раковины вода.
Отойдя к окну, откуда в помещение сочился скупой осенний свет, Григорий рассказал о разговоре с Быстрянским, достал из кармана листовку и, расправив ее на стене, прочитал:
— «…Пусть же в четверг, двадцать второго ноября, не работает ни один пролетарий! Да здравствует однодневная забастовка протеста!» Вот Косоротов говорит: рабочие ждут, что университет присоединится к забастовке…
В коридоре, у самых дверей, послышался шорох. Попыхивая папироской, которую он сжимал серединкой сложенных сердечком ярко-красных губ, в туалетную неторопливо вошел Александр Малеев, секретарь Студенческого отдела Союза русского народа, правая рука Женкена. Прищурившись сквозь дым папиросы, он иронически оглядел стоявших у окна.
— Кажется, коллеги, совещаетесь о судьбе голоштанных депутатов? Вижу, угадал. Но, надеюсь, не помогут христопродавцам никакие совещания. Думаю, что Петр Аркадьевич Столыпин обеспечит им надежный пеньковый галстучек! П-фью! — Он провел ребром ладони по шее и вскинул руку. — Потом запихнут их телеса в ящики с негашеной известью — и адью! Как говорится: царствие небесное, вечный покой! Ась?
Кутыловский рванулся к Малееву, стиснув кулаки.
— Тс! — предупреждающе поднял руку с дымящейся папироской Малеев, отступая к двери. — Я ведь тоже, коллеги, не в одиночестве.
За створками двери показалось красное лицо Цорна, за ним стояли еще двое.
— Приятных поминок, — галантно поклонился Малеев, уходя, и с неожиданной яростью метнул в угол комнаты скомканный окурок.
— Сволочь! — процедил сквозь зубы Кутыловский. — Небось, если прикажут, не задумываясь, повесит любого из нас…
Крыленко не спеша подошел к двери, выглянул. Малеева и его приятелей в коридоре не было.
— Ну, что же? — спросил он, возвращаясь к окну. — Надо сходку! Давайте сейчас по всем факультетам. После лекций — в актовый зал! И эти листовочки надо пустить в дело. Так?
Все последние дни университет жил ожиданием чрезвычайных событий, тревожная атмосфера грозно сгущалась. Открыто говорили о предстоящем назначении нового министра просвещения Шварца, зарекомендовавшего себя беззастенчивой полицейской строгостью и казенным педантизмом. Это должно было ударить прежде всего по университетам, «рассадникам вольнодумства и крамолы».
На сходку по окончании лекций явилось не меньше двух тысяч человек.
Экзекутор, как обычно, без разрешения ректора отказался открыть актовый зал, но кто-то из студентов приготовил подобранный к залу ключ, и, когда сутуловатая фигура экзекутора скрылась в конце коридора, тяжелые двустворчатые двери распахнулись.
Гудящая толпа разлилась по залу.
Стоя рядом с Кутыловским, Григорий чувствовал небывалый подъем, словно ему сейчас предстояло по-настоящему сразиться с врагами, хотя он понимал, что главные враги не здесь, а где-то вне поля его зрения, недостижимые и неуязвимые для его ненависти.
И когда один из руководителей студенческого университетского общества Михаил Антонов, в расстегнутой тужурке, с растрепанными волосами, объявил сходку открытой, Григорий первым попросил слова.
— Господа! Товарищи!
— Твои товарищи сидят на скамье подсудимых! — крикнул кто-то, скрытый толпой.
Григорий не смог разглядеть крикнувшего. Но выкрик не смутил его.