На следующий день Григорий убедился в правильности своей догадки. В шорной лавке на Сенном рынке, куда ему было назначено прийти, он действительно увидел Багдатьева, — тот с озабоченным видом играл в шашки то ли с хозяином лавчонки, то ли с приказчиком, унылым длинноволосым парнем в затертой плисовой жилетке.
Увидев Григория, Багдатьев отодвинул доску и со словами: «Твоя взяла, Степа», поднялся Григорию навстречу. Они прошли в расположенную неподалеку бильярдную и, сидя на подоконнике в дымном, прокуренном зале, слушая крики и стук костяных шаров, поговорили.
— Стало быть, пришла, Григорий, и наша очередь, — сказал Багдатьев.
Так Григорий оказался в самом центре борьбы. И если раньше работы у него было по горло, то теперь стало «выше головы», как невесело пошутил Никитич.
Руководство кружками и просветительными воскресными обществами, связи с социал-демократической фракцией Думы, борьба с меньшевиками и примиренцами всех видов, печатание листовок, распространение доставленных из-за границы номеров «Пролетария» и «Социал-демократа», помощь арестованным и их семьям, забота о явках взамен раскрытых полицией, подготовка побегов за границу тех, кому в случае разоблачения грозила смертная казнь, и множество других дел.
К середине лета неимоверно трудно стало с печатанием листовок. Во всех типографиях полиция устроила на работу своих агентов, они следили за каждым печатником, за каждым наборщиком. Оттиск любой напечатанной строки, вызывавшей подозрения, немедленно оказывался на столе полицейского начальства. Все подпольные типографии Питера были разгромлены, и, когда требовалось что-то напечатать, приходилось работать на гектографах.
Первое знакомство с гектографом вызвало у Григория невольную улыбку. Раньше, в гимназии, да и уже в университете он представлял себе гектограф как сложную, хотя и компактную типографскую машинку, а оказалось, что это просто-напросто плоский ящик формата листовки, наполненный слоем студенистой смеси из желатина, глицерина и воды. На этот слой переносится негативное изображение текста, написанное особыми чернилами, и, прижимая к нему чистый лист бумаги, получают листовку. До сотни оттисков можно отпечатать с одного «негатива». Работа кропотливая и медленная, но найти другой способ оказалось в те дни невозможно.
В сентябре были казнены восемь человек, руководивших стачкой в Екатеринославе в девятьсот пятом году. Листовку, посвященную этой очередной жестокости, и пришлось печатать Григорию. Печатали ее в Парголове, на втором этаже дачного домика. Внизу жил хозяин дома, дьякон ближней церквушки, — это прикрывало Григория и его друзей. Они были готовы ко всему, но ночь прошла спокойно, «без вмешательства внешних сил», как отметил под утро, моя над умывальником руки, веселый дьяконовский племяш, помогавший Григорию.
Рассовав листовки по внутренним карманам, Григорий тихонько, стараясь не шуметь, спустился по крутой лесенке и вышел на улицу.
Ночь была ненастная и сырая, с залива дул порывистый, колючий ветер.
Несмотря на бессонную ночь, Григорий не чувствовал усталости; утренний холодок бодрил, а плотно прижатые к груди листовки как будто согревали тело.
Он шагал, насвистывая знакомую с детства арию из «Аскольдовой могилы», с удовлетворением думая, что поручение комитета выполнено. Небо на западе давило землю, тяжелое и хмурое, но на востоке сквозь облачную муть иногда прорывались солнечные лучи, обещая погожий день.
Еще в вагоне Григорий почувствовал неладное — слишком старательно прикрывался газетой сидевший напротив похожий на приказчика из галантерейной лавки усатый господин в неизменном котелке и долгополом пальто, слишком часто выглядывал из тамбурной площадки другой филер, с неразличимым бритым лицом. Да, к этому времени у Григория уже достаточно наметался глаз — филеров он узнавал сразу, даже в многолюдной толпе, и, когда отрывался от них, думал, что полицейские подручные не очень-то умеют работать: их выдают неуверенные жесты, беспокойные, ищущие глаза.
Его остановили при выходе из вагона. Пытаться бежать было бессмысленно: рядом с филером оказался жандарм. Григорий снял очки и долго протирал их, думая: что же делать с листовками? Обыскивать его на перроне, конечно, не станут, но выбросить листовки незаметно вряд ли удастся.
— Пройдемте с нами, — глядя холодным и напряженным взглядом, предложил жандарм. — Несколько вопросов.
Перрон был полон людьми — молочницы, торговки цветами и зеленью, живущие в пригородах рабочие. Кое-кто из пробегавших мимо останавливался на секунду и вглядывался в необычную группу.