С трудом узнавая впотьмах деревню, в которой он не был с тех пор, как уехал в город, Беско брел мимо заколоченных хибар, отмечая повсюду еще большее запустение и развал. Он чуть было не прошел мимо дома, где жила Лийя. С чувством все возрастающей тревоги, которая давно родилась в душе, он шагнул к окну, за которым робко трепетал огонь коптилки. На стук в окошке появилась сначала лампа, а затем черное старушечье лицо. Беско приблизился лицом к окну, чтобы его узнали. Щуря глаза, он ждал радостного возгласа, переполоха, стука дверей. Но за окном не торопились. Только дрожал свет от лампы. Наконец, лампу унесли вглубь комнаты. Еще какое-то время стояла тишина, потом скрипнули внутренние двери, лязгнула щеколда наружной, и Беско шагнул в низкий проем.
— Что тихо так? — от ужаса и предчувствия беды у Беско внезапно осекся голос. Он стоял, растопырив руки, с него стекала вода и грязь на старенькие камышовые циновки.
— Тетка Майя! Ну что ты молчишь?! — неожиданно для себя закричал он. И по тому, как страшно и отрешенно смотрела старая Майя в окно, по тому, как пусто и мертвенно было в доме и по тому, как слилась томившая его тоска с этим ужасом и горем, царившим под низким потолком, понял Беско все и, не выдержав, упал сначала на колени, а потом и лбом в стиснутые кулаки. И не выл, и не стонал, а дышал только с хрипом сквозь обруч удушья.
В мертвой опустошенности слушал он рассказ Майи о том, как нашли Лийю в лесу, в стороне от дороги, по которой ходила она ежедневно… О том, что насильнику, видно, порядком досталось, так как лицо у нее было залито кровью, а когда отмыли ее, то не оказалось на лице ни единой царапинки, и лежала она в саване, как ребенок.
Майя, глядя в темноту окна повторяла: «Как ребенок…» Наступила тишина, в которой не было ничего, кроме боли, да крутились в сознании Беско, словно кадры из старых фильмов, то огни дворца Хана, то танцплощадка у теплого морского залива.
Майя тем временем принесла узелок, свернутый из старенького платка. Она попыталась развязать его, но, очевидно, не хватило сил. Молча, она придвинула сверток Лену. Ощутив холодок металла, Беско подумал, что она принесла что-то принадлежавшее Лийе. С трудом собрав сознание, Беско посмотрел на Майю и подумал о том, как она постарела. Она же была молодой женщиной, когда он уезжал в город! Ведь была же… Был конфуз, когда однажды на сенокосе он даже спутал ее с дочерью… Так похожи были они сзади — тоненькие, со светлыми пучками волос, связанными одинаково — стеблями снень-травы…
Беско с ужасом смотрел на коричневые сморщенные руки Майи, которыми она вновь придвинула к нему сверток.
На платке, рядом с пуговицей, вырванной с мясом, лежала фигурка. Богиня Вейя… Ручной работы Богиня Вейя на ложе любви.
Еще толком ничего не поняв, Беско все ощутил. Он только ждал подтверждения.
— Это было у нее в руке, — показала Майя на пуговицу. — А это — нашли. Они там не один день были… В кустах. Повытоптали все. Может, ждали кого. Подстерегали.
Новое чувство пришло толчком. Уже не в первый раз ощутил Беско, как расширялись пределы его удивительных способностей.
Распластавшись над огромным полыхающим муравейником-городом, Беско увидел одну-единственную из тысяч ламп и фонарей.
Точка, приближаясь, росла. Под моросящим дождем заблестели грязные тротуары, быстрые фигурки одиноких прохожих перечеркнули большое желтое окно. Взгляд его проплыл сквозь плотную ткань. В дымном полумраке кабака стала видна плотная обтянутая спина человека с черными блестящими волосами. Беско отрешенно положил руки ему на плечи…
Расталкивая людей, толстяк с криком бросился по проходу между столами. Лицо его было багровым в свете мерцающих музыкальных ламп. Захрипев, он упал на колени и попытался снять с шеи невидимую удавку. Потом вскочил, ухватив себя на этот раз за грудь, и рухнул под страшный визг посетителей, лицом в центр столика, разбрызгивая салаты и жирный соус.
Подойдя к развалившейся крыше землянки, Беско сел на ржавую ванну, валявшуюся рядом с остатками забора, и завыл, наконец, в полный голос. Раньше он не позволял себе такого, считая недостойным мужчин слезы. И выл сейчас неумело, как-то по-волчьи задирая голову. И звезды в разрывах туч дробились и плыли в его глазах.
Одна из них — быстрая и яркая торопливо прокладывала свой путь к горизонту сквозь лохмотья облаков. Всхлипывая, Беско смотрел на нее и видел, как в черной пустоте несется, сверкая, похожая на краба платформа. Он видел, как солнце движет тени суставчатых перемычек на лазерной установке. Это была дежурная платформа, способная сжечь небольшой город в те несколько минут, что работает ее атомная энергетическая установка. Автономное существование — 200 лет.
Беско вздохнул и вытер слезы. Он знал, что нужно делать. Сосредоточившись так, что стали видны морщины сварки на корпусе лазерной установки, Беско запустил руки внутрь схемы управления. Он рвал пучки волокон даже после того, как умертвил станцию. Рвал с наслаждением, ощущая хруст электронной смерти. Рвал, пока не увидел другую станцию. Это был удокский разведывательный спутник. Времянка из тех, что выводятся на орбиту каждые полгода. Этот был свежий. Он активно впитывал в себя радиопереговоры, обрабатывал их, время от времени передавая на планету кодированный сигнал. Лен умертвил его, запустив в электронный отсек космический холод. Потерянно шевеля рупором антенны, он канул в темноту.
Некоторое время в обозримом пространстве не было видно ничего. Потом разом вплыли еще две станции-убийцы. Серия «Гордость Режима» плыла на орбите почти с теми же параметрами, что и удокский «Мститель». Они так и полетели дальше соседями, даже мертвые.
По тому, что его разбудили, Хан понял, что случилось страшное. За все послевоенные годы его будили только один раз.
С раздражением он понял, что не все службы даже из самых приближенных выполняют инструктивные положения. Костюмера во дворце не оказалось. Положенный Хост к тому моменту, когда одетый Хранитель выходит из комнаты, также не был готов. В завершение бардака стряслось уже совершенно невозможное событие: остановился лифт. Взбешенный, он ходил по кабине, кусая губу. Белый от ужаса дежурный офицер, поднявшись на цыпочки, пытался вжаться в стенку. Открыли дверь. Но в образовавшуюся щель — лифт не дошел до нужного этажа — могла просунуться только рука.
Заместителю начальника штаба в узкую щель, куда он говорил, видны были только сапоги Хранителя Покоя. К ним-то, к этим сапогам, и обращался во время доклада гросс-дектор. По тому, как заходили сапоги из угла в угол после сообщения, гросс-дектор определил судьбу свою, как незавидную.
В центре управления космическим поясом, к моменту, когда туда вошел Хан, паника уже кончилась. Там стояла Черная Тишина. Человек десять из дежурной смены торчали перед экраном, на котором от стены до стены чертили свой путь над материками и континентами материализованные сгустки человеческого гения. Половина огней, ползущих по экрану, была невиданного красного цвета. Вот еще одна, ярко светящаяся точка, мигнула и погасла. На ее месте расцвел красный цветок и продолжил путь по карте. Руки дежурных, сидящих за пультами, сомнамбулически дернулись, отмечая исчезновение очередного объекта. Стоящий перед экраном обер-дектор, лица которого не было видно, лишь мясистый затылок, закричал, рванул на себе ворот и с выпученными глазами пронесся, едва не сбив Хаско Хана, к выходу.
Конечно, это был конец. Труд целого государства… Непроизводительный труд огромной страны, сконцентрированный в электронике, химии, металлургии, машиностроении, на глазах у людей, которые могли считать себя владельцами этого труда, превращался в пыль, в прах.
«Будь проклят день, когда я увидел этого мальчишку»… — Хан отодвинул оператора, вызвал дежурного центрального военного округа.
«„Ты моя прекрасная Зеленая Лягушка с холодными лапками“ — откуда это, Господи…»
Ракетчик, увидев Хана, сначала оторопел, но достаточно быстро пришел в себя и только щелкал каблуками: