— Так, о Родившийся под Счастливой Звездой.
— Я желаю, чтобы ты описал Магриб так, будто я вижу его своими глазами. Сумеешь?
— Сумею, о Родившийся под Счастливой Звездой. Наука истории, которой я занимаюсь, подвластна мне. Осмелюсь сказать, что нет человека, знающего ее лучше меня. Все стремятся ее знать, ибо она содержит полезные сведения — о народах и владыках, путях и странах, оазисах и пустынях. Но никто не знает о том, что движет народами и владыками, что изменяет границы и пролагает новые пути...
— А ты знаешь? — усмехнулся Тамерлан.
— Осмеливаюсь считать, что да,— твердо сказал Ибн-Хальдун.
— Изложи вкратце свое знание.
— Чем больше племя, тем больше его сила, тем больше царство, принадлежащее племени...
Тамерлан улыбнулся:
— Это я знаю!
— Кочевники могущественнее, чем оседлые жители городов, слабые и изнеженные, склочные и трусливые. И поэтому кочевники всегда побеждают горожан...
Тамерлан рассмеялся:
— И это я знаю!
— Нет больших народов, чем тюрки и арабы. И поэтому царства их самые большие...
Тамерлан расхохотался:
— Ты развеселил меня, человек, называющий себя историком! Все это мне известно!
— Но я еще не сказал, что кочевники, захватив города, создав царства, сами становятся горожанами. И еще...
Но Тамерлан уже не слушал его и что-то говорил переводчику.
— Ступай и пиши о Магрибе! — сказал толмач.
Встреча вторая
С утра Ибн-Хальдун отправился на городской рынок Хамидийя.
Деревянные крыши над узкими ры[...] улочками, переулками и тупиками укры[...] солнца золотые украшения халебских и дамасских ювелиров, персидские ковры, сафьяновые сапожки из Феса, фарфоровые флаконы с синдскими пряностями... Там, где крыша прохудилась, висели столбы света, упиравшиеся в серые стены.
Покупателей было мало. Многие лавки были закрыты. Ибн-Хальдун заметил, что цены упали на все, кроме золотых украшений и драгоценных камней. На них цены поднялись.
Ибн-Хальдун купил персидский ковер, четыре коробки египетской халвы. У переписчиков долго выбирал и наконец выбрал Коран, оправленный сафьяном.
...Ворота города были уже раскрыты, и в них вливались, образуя заторы, гремя наколенниками и щитами, звеня лошадиной сбруей, всадники Тамерлана.
...Тамерлан кивнул головой. Черный слуга подскочил к Ибн-Хальдуну и, взяв у него ковер, расстелил его перед Тамерланом. Тот поцокал языком в знак одобрения.
Коран Ибн-Хальдун решил передать сам. Он встал. Стража наклонилась вперед, готовая пронзить чужеземца копьями, сделай он лишнее движение.
Тамерлан тоже встал, чтобы принять подарок. Когда он стоял, было заметно, что одна нога у него короче, чем другая, но обе одинаково кривые; высовываясь из-под халата, они образовывали угол, близкий к прямому. Тамерлан положил Коран на голову («Во имя аллаха, милостивого, милосердного!..» — зашептали несколько мулл в стороне), потом сел, полистал книгу. Его деланной почтительности совсем не мешало то, что он держал Коран перевернутым.
— Соблаговоли также принять этот мой ничтожный дар,— сказал Ибн-Хальдун, отступив и передавая коробки приблизившемуся слуге.— Пусть жизнь твоя будет сладкой, как эти египетские сласти!
Слуга раскрыл коробку перед Ибн-Хальдуном. Он взял кусочек халвы и положил его в рот. (Заныл больной зуб, но Ибн-Хальдун не скривился: еще подумают, что сласти отравлены.) Слуга обнес всех присутствующих и поставил коробку перед Тамерланом. Тот, помедлив и убедившись, что никто не корчится в предсмертных судорогах, с удовольствием засунул в рот большой кусок халвы.
Все молчали, пережевывая халву. В шатер просачивался запах гари...
— Есть ли у тебя осел? — вдруг спросил Тамерлан, обращаясь к Ибн-Хальдуну.
Спроси его Тамерлан о Бураке, чудесном коне, что перенес Мухаммада в мгновение ока из осиянной божьим светом Медины в Аврушалим — Дом святости, где встретился Пророк со своими предтечами — Мусой и Исой[3], сыном Мариам,— спроси его Тамерлан о Бураке, и то бы меньше удивился Ибн-Хальдун. Переводчик, что ли, напутал? Но тот сидит, услужливо склонившись к Тамерлану, и взор его спокоен. Не дольше, чем хватило Бураку на путь от осиянной Медины до священного Аврушалима, думал Ибн-Хальдун и ответил:
— Есть у меня осел, Родившийся под Счастливой Звездой, если будет мне дозволено считать равноценными осла и ослицу, ибо есть у меня ослица.
— Продай ее мне,— молвил Тамерлан.
— Может ли быть выше награда, чем твое желание, обращенное ко мне, твоему ничтожному слуге. Возьми ее даром и позволь мне быть благодарным тебе, о Тимур, Родившийся под Счастливой Звездой!