Указка ткнула в заходящее солнце.
- И это не просто война. Это война, где ставкой стоит жизнь. Жизнь немецкого народа. Жизнь ваших матерей, ваших жен, ваших возлюбленных. Или вы предпочтете их отдать крючконосым вонючим евреям?
Рота загудела неодобрительно.
- Сейчас вы получите памятку немецкого солдата для Восточного фронта. Вы будете неуязвимы и непобедимы, если выучите эти двенадцать заповедей наизусть.
Офицер кивнул и его солдаты, распотрошив пачку, начали раздавать небольшие листочки каждому из танкистов.
- Думайте о фюрере. И фюрер думает о вас. От вас требуется лишь действовать. После войны вы обретете ясный ум и чистое сердце. А сейчас у вас нет нервов, нет сердца. Вы - механизм Рейха, способный уничтожить сто русских. Каждый из вас должен убить именно сто русских. Именно такова цена - один немец стоит сотню русских. Уничтожьте в себе жалость и сострадание. Ребенок, женщина, старик - все это лишь цели. Германец не может быть трусом. Убей их - и ты спасешь себя, свою жизнь и жизнь твоих любимых. Думайте о них, о Германии, о фюрере - тогда вы неуязвимы для штыка и пули. Железный принцип - с оружием может быть только немец! Завтра перед нами будет стоять на коленях весь мир! Убей русского - спаси себя. Убей сто русских - спаси Европу! Забудьте размышления, забудьте все немецкое, кроме Германии. Вы - люди действия. Вы - люди дела. Если сомневаешься - стреляй. Если не сомневаешься - стреляй. С нами фюрер и с нами Бог! Зиг Хайль? - полувопросительно крикнул оберлейтенант.
- Зиг! Хайль! Зиг! Хайль! Зиг! Хайль! - молодые солдаты восторженно вскочили на ноги. Те, кто постарше, встали медленнее, но с удовольствием: ноги очень затекли.
Когда Макс засыпал, он грезил о том, как убивает сотого русского. Когда же уснул, ему приснилось, что из багрового тумана вышел сто первый русский...
Потом он долго сидел на башне, стирая пот со лба и смотря на черный восточный небосклон.
В этот самый момент обер-лейтенант, сидя в неприметном "Опеле" трясся по грунтовой польской дороге и ругал фельдфебеля:
- Юрген, ты сегодня был очень неубедителен. Стоял, мямлил, как первый раз, честное слово.
Фельдфебель же расчесывал искусанную комарами шею и вяло отругивался:
- Да ладно тебе, Фридрих. Все нормально прошло.
Обер-лейтенант стащил черную перчатку с левой руки, размял пальцы:
- В следующий раз ролями махнемся. Ты будешь ветераном французской кампании. Мне осточертело инвалида изображать.
- Как скажешь, Фридрих, как скажешь...
Судьба...
Судьба это суд Божий - говорят одни. Другие говорят, что судьба в руках человека. Третьи говорят, что судьбы нет. Четвертые, уверены в том, что судьба предопределена.
Кто из них прав?
Люди спорят об этом веками, совершенно не понимая одной простой вещи.
Судьба это песчинка, проникшая через воздушный фильтр танкового мотора.
А еще судьба - это недрогнувшая рука безымянного красноармейца, влепившего из дота бронебойно-зажигательную пулю в бочку с бензином. И тылы 11 танковой дивизии, растянувшись на шестьдесят километров, намертво забили единственную дорогу через Крыстонополь.
Каждый из нас чья-то судьба.
Малые песчинки ломали немецкий двигатель "Барбароссы".
Макс сидел на своем месте заряжающего и грустил. Вот уже час они тряслись сначала через переправу, потом по пыльным дорогам, а ни выстрела, ни обзора. Только сидеть и ждать. И чего там происходит?
В смотровую щель видно немного - только пыль от впереди идущего танка. И даже не поговорить ни с кем. Да, вот так. Внутренняя связь в "Т-4" полагалась лишь командиру, наводчику, водителю и радисту. А заряжающий лишь жестами командира пользовался.
Не, ну можно было высунуться из бортового люка... Но опять - пыль, пыль, пыль...
Скучно! Макс даже умудрился задремать под рев 'Майбаха'. Еще бы! Не спать уже сутки...
- А? - очнулся он от внезапно рухнувшей тишины.
- А... Приехали! - засмеялся командир. - Господа, следующая станция Лемберг!
Макс вылез, наконец, из вонючей башни любимого своего Т-4.
Тихий западно-украинский городок горел. Бой был, похоже, серьезный. Пехота возилась долго - танки пошли в прорыв лишь в час дня. И вот он - первый вражеский город, в который вошел победителем Макс.
Первый, но не последний!
- Сладок запах победы? - улыбнулся ему обергефрайтер Клаус Мюллер - механик-водитель высочайшего класса. Он прошел и Польшу, и Западную кампанию, и Югославию. Макс ему отчаянно завидовал. Еще бы!
- Покурим? - танкисты расселись кружком. Один Макс остался стоять, разглядывая, как пленные русские стаскивали в кучу трупы своих погибших товарищей.
- Эй, Макс! Еще успеешь наглядеться на них! Вся жизнь впереди! - засмеялись камрады.
- По машинам! - подбежал командир танка, унтерфельдфебель Вилли Брандт. - Идем на юго-запад.
- В бой? - Макса почему-то едва затрясло. И хотя он пытался скрыть дрожь, командир все-таки ее заметил.
- Дыши глубже, парень!
Все-таки жаль, что ни черта не видно с места заряжающего. Куда, что, как?
Всего через полчаса танк вдруг как-то странно затарахтел, дернулся, взревел и заглох.
- Коробка передач, командир!
- Черт бы ее побрал... - ругнулся командир. И стал вызывать отделение ремонтников. А Макс, мягко говоря, расстроился. Он уже предвкушал бой всем телом, разминая руки, чтобы без передышки и сбоя подавать снаряды.
- Выходим... - буркнул командир по внутренней связи. - Ремонтники будут неизвестно когда. Танк Пабста тоже встал. И тоже что-то с коробкой. С ним разберутся - к нам поскачут. Пистолеты наготове. Русская деревня рядом.
По одному они покинули танк. Клаус тут же полез смотреть двигатель.
- Так и есть! - через непродолжительное время воскликнул он. - Зубцы шестерней полетели к чертовой матери!
Чумазый как черт, он спрыгнул на землю.
- Смотрите! Русские!
От деревни, утопавшей в зелени, шла толпа. Впереди шагал важный мужик, почему-то с цветами.
Танкисты схватились за свои пистолеты-пулеметы.
- Нет. Нет! Вы не стрелять нас! Мы вас кушать! - на ломаном немецком произнес мужик.
Из толпы выбежала девушка с букетом цветов, подбежала к самому высокому из экипажа - наводчику Отто Кёлеру - и чмокнула его в щеку. Рыжий Отто немедленно покраснел, но букет взял.
А Брандт, вполголоса, сказал:
- Что значит 'мы вас кушать'? Мы в сказке братьев Гримм?
- По-моему, он нас хочет пригласить пожрать, командир. Пойдем, а? Смотри, какие тут девушки... - водитель подмигнул одной красавице.
- Просить, просить! - сказал мужик и призывно замахал рукой.
- Пошли, командир, а? - Стрелок-радист Ральф Зингер любил поесть. Куда влезала еда в его тощее тело - не знал никто. И он сам. За неделю до начала войны с Россией - в прошлое воскресение - он как-то поспорил на пять бутылок польского бимбера с радиоремонтником, что съест восемь литров супа с хлебом. Из расчета на каждый литр сто грамм. И ведь съел. И бимбер для всего экипажа заработал. Правда, пить его не стал. Потому что ушел в кусты блевать. Там и уснул на четвереньках - лечь не мог.
Командир секунду подумал и...
- А пошли! Только ты, Зингер, здесь останешься.
Тощее лицо радиста вытянулось от изумления.
- Я?? Почему...
А в ответ получил холодный взгляд командира и смешок водителя:
- Потому что ты нас без еды оставишь!
И пошли, но пистолеты-пулеметы держали наперевес. Все-таки это Россия.