Выстрел был одиночный.
- Гранату! - взревел фельдфебель. - Отставить! Живым возьмем!
Он снял шлем, надел его на ствол пистолета-пулемета и с усилием снова приподнял крышку.
Еще выстрел, еще. Потом еще один. Что-то гулко упало...
А потом тишина, если не считать глухой стрельбы за домом..
Фельдфебель нажал на крышку...
Ничего.
Рашке откинул люк.
Тихо.
Быстро перекрестившись, он словно моментально вскарабкался по лестнице и исчез в темноте чердака.
Через несколько секунд вернулся бледным, молча спустился и сел в углу. Трясущимися руками достал сигарету, закурил...
- Что там? - не выдержал Бирхофф.
Фельдфебель кивнул на чердак, нервно пыхая сиреневым дымом.
Сапоги солдат застучали подковками по лестнице.
На чердаке...
На чердаке густо пахло порохом.
В лучах солнца, косо падавших из дыр на крыше, плясали золотистые пылинки.
Смешно перекосившись, тупым дулом ткнулся в круглое окно пулемет. Рядом валялись коробки с патронными лентами.
В луже крови лежала женщина. Рядом с ней лежал револьвер, выпавший из руки.
У женщины не было ног, только красно-черно-белое месиво ниже пояса.
Вальтер сухо сглотнул.
Она была в ночнушке, одна бретелька сползла с плеча, обнажив небольшую аккуратную, нежную грудь.
Бессильные глаза безмолвно смотрели в издырявленную осколками крышу.
- Дерьмо... - кто-то шепнул. - Вот дерьмо, они баб заставили воевать.
- Уходим отсюда, - сказал Бирхофф и попятился, едва не упав в люк.
Фельдфебель уже пришел в себя, и когда солдаты его отделения спустились, зло приказал:
- Еще раз проверить все комнаты!
Везде было пусто.
Перевернутые кровати, россыпи книг, покосившиеся рамки фотографий на стенах, разбросанная одежда - не в счет.
Только в одной из комнат нашли еще два тела.
Девочку и мальчика примерно одного возраста. Дошкольники - еще младенческая пухлость в складках рук и на лицах. Вернее, на лице. На одном. У девочки. Лицо это было изрезано осколками оконного стекла. От мальчика осталось только туловище, протягивающее руки к небу...
С приходом второй роты все было закончено быстро.
Немцы зашли в тыл обороняющейся заставе и обрушились на пограничников.
Пленных не было.
Даже безоружными русские фанатики шли с лопатками на пулеметы. Один, правда, руки поднял. Но когда немецкие солдаты осторожно подошли к нему - выкинул под ноги им гранату.
После этого обозленные шютцеры добили даже раненых.
Одновременно полыхнули сотни километров. Егеря Дитля и финны Маннергейма атаковали Советский Север. Пехота фон Лееба рванулась через Литву к Ленинграду. Танковые группы Гота и Гудериана нацелились к Минску. Шестая армия Рейхенау ударила всСторону Киева.
Лишь на самом юге, на границе с Румынией и Венгрией, пока еще была тишина. Тишина временная. Но везде, где начались бои, советские пограничники не отступили ни на шаг. Заставы вели бой и этой бой был безнадёжен. Безнадёжен для непосвященного, умеющего смотреть, но не видеть.
Отчаянное сопротивление пограничников стало первым камнем на пути парового катка "Барбароссы". У них не было шанса выжить. Но зеленые петлицы и фуражки боевого отряда НКВД обязывали драться насмерть. Некоторые заставы гибли в первые же часы или дни. А там, где командиры успели поднять заставы в ружье, то пограничники бились неделями. По плану, немцы должны были их взять за 15-30 минут.
Так, на пути 75 дивизии генерала Хаммера и 111 дивизии генерала Стапфа встали пограничники лейтенанта Лопатина. 13 застава дралась в полном окружении одиннадцать дней.
Что такое для войны одиннадцать дней?
Много это или мало? Какой ущерб могут нанести шесть десятков бойцов-пограничников двум дивизиям? Минимальный?
Но батальоны сто одиннадцатой ганноверской дивизии застряли. Может быть, именно этих частей не хватило немцам, когда чуть позже ударят в тыл германским танковым дивизиям советские механизированные корпуса.
На войне все взаимосвязано.
Вопреки всем ожиданиям, дивизия не пошла на прорыв в день начала Великого похода на Восток.
Вперед пошли друзья-соперники - 11 танковая дивизия.
Аристократы же остались в тылу. Почему аристократы?
Дивизия Хубе имела славные традиции.
2 танковый полк - основа дивизии, ее костяк, ее ударная сила - был сформирован из бывшего, лейб-гвардии кирасирского полка. Практически все офицеры были аристократами. Здесь даже по званию друг другу обращались редко, чаще "Ваше сиятельство" и "Ваша светлость". Настоящий рыцарский орден. Например, вторым танковым батальоном командовал легендарный "танкист от кавалерии" граф фон Штрахвитц - в Первую Мировую именно его подразделение подошло ближе всего к Парижу, так что граф видел столицу противника невооруженным взглядом.
Ему уже было 49 лет, но усы его были черны и густы, словно у кайзера.
Они были опытными вояками, и потому совершенно не расстроились, когда узнали, что дивизия аристократов пойдет в бой вторым эшелоном. Дивизия понесла минимальные потери в Польскую и Французскую кампании, что ж... Минимальные потери понесут и в Восточной. Это несомненно.
Потому они пока весело пили мозельское и закусывали его жареным мясом, ведя весьма либеральные разговоры. Да, да. Жареное мясо не закусывают мозельским в приличных домах. Но ведь война же!
Аристократы не боялись гестапо. Честь рода превыше. И если не фрондировать - чем заниматься?
Больше всего обсуждали весьма занятные приказы о поведении войск.
С одной стороны, генерал Хубе прав - полная безнаказанность по отношению к мирному населению может привести к падению дисциплины в войсках. Привыкший к безнаказанности солдат может повернуть оружие против командира. Офицеры, прошедшие хаос восемнадцатого года, прекрасно это знали.
С другой стороны, приказ это приказ. И его необходимо выполнять. Фронда хороша за столом, но не на войне.
И есть еще третья сторона.
Восток есть традиционная земля для колонизации. Славянин лишь раб, обслуживающий персонал для германского аристократа. И кровь Грюнвальда и Кунесдорфа требует отмщения. Нет ничего более страшного для Европы, нежели объединенные орды славян.
- Господа! Разрешите тост? - поднялся барон Бернд фон Фрайтаг-Лоригофен, держа в руке хрустальный бокал.
Разговоры немного утихли.
- Господа! Я предлагаю выпить за Германию, за победу немецкого оружия! Как бы мы не относились к ефрейтору...
Раздался легкий смешок, волной прокатившийся вдоль длинного деревянного стола, накрытого белоснежной скатертью.
Барон слегка повысил голос:
- Да, господа, к ефрейтору, но, ефрейтору, поднявшему Германию до невиданных высот... Вы знаете меня, я никогда не назову его вождем, но определенное уважение к нему я испытываю. Как никогда мы сильны, благодаря ему. Сегодня мы начали поход против большевиков. И мы закончим его в Берлине, вернувшись с триумфом! Нас будут забрасывать цветами! Выпьем же за это! Дойчланд, дойчланд, юбер аллес!
- Юбер аллес ин дер вельт! - подхватил гауптмана могучий хор рвущихся к небу голосов.
Гимн, естественно, пели стоя.
Германия! Германия превыше всего! Все остальное - пыль на сапогах солдат.
И бросок бокалов под ноги.
Большая часть не разбилась - польская земля оказалась слишком мягка.
Война прекрасна в такие моменты. Синее до белизны небо нежно обнимает июньскую землю. Легкий полог над летним столом. Послушные денщики, вовремя и бесшумно меняющие фарфор.
Прекрасно!
Когда спели гимн, встал полковой капеллан, пастор Дитрих Штранц, один из немногих недворян дивизии. Он, стерев пот со лба, поднял свой тост: