- И сбудется древнее пророчество: "Иисус же сказал им: видите ли все это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено"! Мы выступаем на антихристианское, на противоречащее роду людскому сатанинское общество. Помните! Они Христа распяли - распяли жиды и римляне. А кто себя называл Третьим Римом? Москау! Никогда мы, европейцы, не называли себя преемником палачей нашего Господа, нашего Спасителя, - пастор немедленно осенил крестным знамением свое покачивающееся тощее тело. - Благословляю. Благословляю Христово Воинство, Германию, фюрера и нас с вами и... Господи! Покарай руками нашими еретиков!
- Прозит! - уже нестройно откликнулся хор голосов.
С каждым тостом солнце все ближе клонилось к горизонту и все больше пьянели от вина и будущих побед офицеры полка.
В четверть девятого, когда кители уже были небрежно расстегнуты, кому-то из молодых вдруг вспомнилась та самая песенка "Тру-ля-ля!". Обычно ее пели на своих выпусках молодые кандидаты в офицеры. Песня была непристойна, но... Но сегодня такой день...
К чести сказать, старшие офицеры немедленно удалились под благовидными предлогами - кто-то покурить, кто-то по другим неотложным делам. За столом остались лишь гауптманы и ниже.
Младшие офицеры встали, перешагнув длинные лавки. Один из них. зацепившись сапогом, упал на спину под дружелюбный хохот коллег. Ему немедленно подали руку и он, покачиваясь встал в строй.
- Тру-ля-ля! - первый шаг на лавку.
- Тру-ля-ля-ля! - второй шаг на лавку.
Теперь главное не упасть. Но так же смело:
- Тру-ля-ля! - первый шаг на стол.
- Тру-ля-ля-ля! - второй шаг на стол.
Теперь разворот и расстегнуть штаны.
Невдалеке от стола стоял седой оберст и с улыбкой смотрел на веселящихся товарищей. К нему осторожно подошел молоденький лейтенант и тронул оберста за локоть:
- Господин оберст...
Полковник обернулся и улыбнулся еще шире:
- Лейтенант фон Везер? А почему вы не веселитесь?
Лейтенант пожал плечами. Может быть, в силу возраста, а, может быть, в силу непреодолимого и неназываемого чувства, лейтенант фон Везер не мог сказать о странных движениях души, всколыхнувшихся в сердце вчера ночью.
Не важно - понимаешь или не понимаешь, что с тобой происходит. Важно, можешь ли ты об этом сказать. Слово дано человеку оформлять мир. Нет слова - есть боль.
- Папа... - на французский манер, с ударением на последний слог, тяжело вымолвил лейтенант.
- Да? - удивленно повернулся к сыну оберст фон Везер.
- Тебе не кажется, что...
- Нет, сын. Это наше, мужское. Зря ты не там.
- Тру-ля-ля! - младший офицерский состав дружно стянул штаны, повернувшись спинами друг к другу.
- Тру-ля-ля-ля! - и нагнулись.
- Я про другое, герр оберст. Сегодня плохой день... Наполеоновский.
- Я знаю, герр лейтенант! Эй, рядовой! Вина нам с господином лейтенантом!
Дождавшись, когда один из денщиков услужливо наполнит бокалы, оберст фон Везер, не глядя на сына, сказал в тускнеющее сиреневым небо:
- Ты просто выполняй приказы, сын. Ты офицер Рейха. А офицер Рейха ничего не боится. Просто верь своим идеалам, сынок.
Его волосатый кадык дернулся, сглатывая рубиновую жидкость.
- Отец, мы вернемся?
И молчание. И только "Тру-ля-ля-ля!"
Кто-то не удержал равновесия и упал со стола, содрав кожу со лба о белую скамейку - это было первое ранение в 16 танковой дивизии на Восточной кампании.
- Выполняйте приказы, герр лейтенант. Как это делаю я.
Щека полковника дрогнула, а лейтенант фон Везер вдруг резким движением допил бокал, бросил его под ноги и, безжалостно раздавив сапогом, прыгнул на стол, лихорадочно стаскивая брюки.
- Тру-ля-ля-ля! Господа! Фон Везер с нами! Ваша светлость! Тру-ля-ля!
Когда же солнце село, пришел папа Хубе и разогнал всех спать.
А на востоке гремела канонада.
Тот же вечер того же дня. 2 батальон 2 танкового полка 16 танковой дивизии. Макс Штайнер.
Делать было нечего. А когда солдату делать нечего - он от скуки всякие непотребные коленца начинает выделывать. Чтобы такого не случилось, унтерфельдфебель Брандт заставил свой экипаж мыть танк с мылом. Причем, садист такой, сразу после ужина. Впрочем, Макс ни разу на него не обиделся. Командир экипажа вместе со всеми принялся готовить грозный Pz.IV Ausf.E к вступлению в большевистскую Россию.
Танк Максу нравился.
Нет, не так.
От танка он был в восторге. Тяжелый - в двадцать одну тонну - он напоминал Максу боевого коня крестоносцев. Сквозь корпус и башню, словно из глубины веков, проступала тевтонская неумолимая мощь - спокойная, уверенная в себе, без лишних эмоций. Мощь, под которой трещали римские щиты в Тевтобургском лесу, мощь, от которой бежали славянские орды под Танненбергом, мощь, при виде которой галльский петух снес яйца.
- Макс!
- Что? - повернулся заряжающий к своему командиру.
- Поднови эмблему дивизии на борту.
- А краску где взять?
- А это, гефрайтер, не мои проблемы, - ответил вечно серьезный Брандт. Зато радист с весьма подходящей фамилией Зингер немедленно растянул улыбку во всю свою веснушчатую рожу. Наводчик Ханс Кёллер и водитель Клаус Мюллер тоже почему-то заулыбались.
- Не, ну...
- Парень, - обернулся Брандт. - Время пошло. Считай, что это твое первое боевое задание.
Макс почесал потную шею, в которую так и норовили впиться комары и огляделся.
Поле было усеяно танками. Ну как усеяно? Несведущий человек и не понял бы, что бесформенные кусты это танки. Он бы даже не догадался, что это не кусты, а маскировочные сети. Впрочем, за весь первый день войны русская авиация не появилась даже на горизонте.
Хм... И где достать краску? Идти к тыловикам? Но тогда нужна письменная заявка от командира экипажа, заверенная командиром роты. После чего тыловики отправят заявку на склад и к следующему утру необходимая краска будет доставлена.
А заявку Брандт писать даже не собирается. И что делать? Выход: попросить у камрадов.
Однако, весь взвод последовательно послал Штайнера в задницу. А за взводом и вся рота.
Придется украсть, иначе стыдно возвращаться к своим.
Макс бродил по полю, приглядываясь к экипажам, но так и не нашел самой завалящейся банки с краской. Такая, чтоб на виду лежала и чтоб экипаж вокруг своего имущества не вертелся. Увы... Хотя... Есть! Возле одной из "троек" развалился на травке лишь один из танкистов. И ящик со снаряжением был открыт.
Штайнер осторожно обошел "тройку", потом подошел к дрыхнущему танкисту и легонько пнул его по подошве сапога:
- Эй, камрад!
Лопоухий танкист, возрастом как Макс, немедленно вскочил, словно пружина:
- А? Что? В бой? Кто? - пилотка слетела в сторону.
Макс даже хохотнул при виде этого заспанного, мятого лица, к щеке которого прилипла травинка:
- Никто. Парень, у вашей машинки палец из трака высунулся.
- Чего?
- Палец, говорю.
- Какой палец? - толком еще не проснувшийся лопоухий оторопело посмотрел на ладони.
- Из трака. Палец.
- Где?
- С той стороны. Иди, посмотри. А экипаж твой где?
- Купаться ушли. Меня оставили на карауле...
- Да ты что? - деланно удивился Макс. - И как караулится?
Лопоухий покраснел.
- Ладно, никому не скажу. Пойдем, покажу палец.
Они обошли танк и Штайнер ткнул, теперь уже своим пальцем, в первый попавшийся трак:
- Смотри. Видишь?
- Что?
- Вот этот штырь видишь?
- Ну! И что?
- Согласно уставу германских панцерваффе пальцы, соединяющие траки должны высовываться не больше, чем на три миллиметра. А у тебя сколько?