Ничего, потерпим, был бы толк, настраивал себя майор. Ну, а если вхолостую сработаем, у нас Саныч есть, виртуоз доклада. В цветах и красках распишет, как мы рвали попу: «С применением спецтехники, товарищ полковник!», «Не считаясь с личным временем, товарищ полковник!»
Оп! Движение на двенадцать часов… Замер Калёнов, напряг зрение. Показалось…
Наигрался майор быстро. Десяти минут не прошло, как он вручил прибор Сердюку.
— Осваивай, ара. В жизни пригодится.
Тугой резиной потянулось ожидание. Для моторного Калёнова сидячка — самая гадская часть оперского ремесла. Хуже писанины даже.
Тишина, зависшая над пустошью, истязала слух, приученный к какофонии промышленного города.
Рома успел застать время, когда в частном секторе люди держали скотину. Тогда на «Поле дураков» паслись флегматичные коровы, суетные овечки блеяли. И немаленькое было стадо, голов двадцать.
Пацаном мать посылала его на улицу Орджоникидзе покупать у одной бабули свойское молоко для сестрёнки.
Мысли сыщиков перетекли в семейное русло. Не сговариваясь, так бывает, заговорили на одну тему.
— Всё равно раньше двенадцати мелкая спать не даст, — Сердюк утешал себя за угробленный вечер. — Верезжит и верезжит, как резаная. Я наладил от неё на кухне прятаться. Дверь закрою и кемарю на диванчике.
— Как ты там помещаешься? — бывавший у приятеля в гостях Калёнов удивился.
— Я же маленький, свернусь калачиком, — с трогательным откровением признался опер.
— До трёх лет такая байда! — поведал с видом знатока Калёнов и в ту же секунду вспомнил, что скоро у него закрутится по новой.
Они с Олеськой решили, как сейчас модно говорить, сходить за вторым. Инициатива исходила от жены.
Ей хорошо! Прилив раздражения заставил перекривиться. Сиди в декрете, качай люльку, а стаж ментовский год за год идёт!
Жена в своей затее видела сплошные плюсы:
— Надо сейчас, Ромик, рожать, пока разница небольшая. Пять лет разница — самое то. Родим девочку, будет мне помощница. И Никитка не вырастет эгоистом. А ещё материнский капитал получим.
Последний довод искушал, как пресловутый змий. Родное государство нежданно-негаданно расщедрилось. С января текущего года при рождении второго ребенка на отдельный счёт падало двести пятьдесят «штук». Деньги большие.
Вот он — шанс улучшить жилищные условия. Свою халупу толкнём, возьмём трёшку в новостройке. Они там дорогущие, конечно, но если подсобят Олеськины старики и мои, потянем, мотивировал себя Каленов.
Локти кусать поздно. Дело сделано — долго ли умеючи. Любимая на втором месяце уже.
Чего я раньше времени паникую? Дожить ещё надо, майор поставил мыслительный процесс на паузу.
Отвлечься помог Серёга, приставший с расспросами на куда более злободневную тему:
— Ром, в натуре Саныча хотят того? Ну, с должности турнуть? Как же мы тогда?
— Как, как? Каком кверху! Меня — в опера, кхм, в старшие… Тебя, ара, участковым на Восход!
— Восход — глухосрань. Дотуда — сорок кэмэ пилить. Я туда не хочу.
— Не все по любви, Серый.
Коварные помыслы Коробова секретом не являлись. Полковник сам запускал мульки, дабы внести сумятицу в стан сотрудников, внесённых им в чёрный список.
Валька Хорев, с которым Калёнов был по корешам, поведал, какие перлы выдал начмил на дне ГИБДД[27].
— Ни одного комиссара Мегрэ в нашем розыске не наблюдаю! — завелся полковник после тоста за профессионалов. — Ни одного Эркюля Пуаро! Да они по большому счёту и не нужны! От вундеркиндов этих один геморрой. На должности первого сыскаря нужен организатор с крепкой хозяйственной жилкой. Эффективный менеджер! И у меня на примете такой имеется. Вы все его хорошо знаете. Анатолий Романович, чего покраснел? Дурака хвалят в глаза, говоришь? Ничего подобного! Страна должна знать своих героев! Тебе есть чем гордиться. Боевой офицер! Орденоносец! Отделал ПОМ за счёт спонсоров под дуб и под ясень. Служебный транспорт содержишь в образцовом порядке. В подразделении — комплект и дисциплина. Показатели выдаёшь стабильные. И с раскрываемостью ажур. Пора расти, Романыч! Давай за тебя!
Слухи в ментуре распространяются с гиперзвуковой скоростью. Оперативники сходились во мнении, что Корбут — сапог, в их деликатной кухне он не рубит ни бельмеса. При этом, однако, утешались доводом, что лучше уж в целом вменяемый, пусть и дубоватый Корбут, чем какой-нибудь залётный карьерист. Большинство готово было принять любые реформы, рабочие лошадки понимали свою незаменимость.
И только присные[28] Борзова, такие как Сердюк с Калёновым да ещё пяток перцев, одним местом чуяли засаду.