Папа посвятил себя работе. В редкие его визиты он молчит. Гладит мою руку, с тоской смотря в пустой угол палаты. Простите, комнаты. Однажды я попыталась утешить его. Хотела сказать что-то из ряда “там ей хорошо”. Но я запнулась на первом же слове. Потому что не знала, кого именно имела в виду.
Чарли, наш брат, когда приходит с мамой, вообще не смотрит в мою сторону. Мне кажется, он на меня зол. Но я не уверена. Я плохо знаю, какой мой брат. Мы никогда не обращали на него внимания. Он был нам не нужен.
Я давно потеряла ощущение времени. Дни похожи один на другой: прием пищи, бесконечные разговоры врача, таблетки, пустота. Ночи тоже похожи. Поначалу я их различала: в одну я была в гробу всего лишь миг, в другую - до самого утра. Но потом всё перемешалось, тяжелый запах роз стер границы. И пустота поглощает меня, с каждым днем мне тяжелее сделать вдох.
Я смотрю на доктора и внезапно понимаю, что это никогда не закончится. Воздух исчезает, комната резко сужается, окно ярким прямоугольником бьет в глаза. Мне нужно выбраться. Мне нужно вздохнуть.
Просьбы врача глупые. Но я их выполняю. Улыбнуться. Кивнуть. Согласиться.
Или соврать…
Не знаю, сколько прошло дней. Или недель… Месяцев?
Я дома. Вернее в том месте, где остановились родители. Мама с Чарли стоят за моей спиной в небольшом холле. Папа чуть в стороне от них. Дом чужой. Мне он не нравится. В нем чего-то не хватает. Даже моя комната, хоть мама и пыталась её украсить, не моя. В ней нет моих картин, безделушек, фотографий. В ней нет второй кровати. Я хмурюсь. Мне нельзя хмуриться. Я улыбаюсь и говорю, что всё идеально. Мама облегченно выдыхает, хочет что-то сказать, но запинается. Папа меня обнимает. Чарли зло фыркает и уходит. Виснет густое молчание. Я вру, что хочу помыться, и меня оставляют одну.
Комната отталкивает. Я не чувствую себя. Будто просто оболочка. Лавандовые шторы мне не знакомы. Расписной плафон с ангелочками раздражает. Сестра терпеть не могла дурацких амурчиков. Я стою посреди комнаты и не знаю, куда себя деть. В конце концов, тело отправляется в ванную. Я должна следовать нормальному поведению.
В первый раз мне удается заснуть без давящей боли, которая сопровождает пустоту. Ночь не приносит кошмаров. Я с облегчением открываю глаза и осматриваю темную комнату. Не знаю сколько времени. Тихо вздохнув, я поворачиваю голову к окну. Около моего лица лежат розы. Под руками розы. На животе розы. Я закрываю глаза и стараюсь не дышать. Страха нет. Ничего нет. Всё сводится к вопросу - как долго? Я даже не считаю про себя - это никогда не помогает.
Солнце пробивается сквозь лавандовые шторы, и я вынуждена признать - этот цвет вполне ничего.
Я со страхом разглядываю свое отражение в зеркале. Что ж, всё могло быть хуже. Ночь прошла практически незаметно. Я улыбаюсь. Заученно. В свои глаза я не смотрю. Я справлюсь.
На первом этаже незнакомого дома меня обнимает знакомый аромат круассанов. Мама с улыбкой хозяйничает на кухне. Уже все за столом. Папа улыбается мне, а Чарли снова хмурится. Утреннее солнце заглядывает в большое окно, всё такое уютное, домашнее. Как раньше иногда бывало. Мне нравится. Мама оборачивается и показывает лопаткой на стол:
- Присаживайся, дорогая, я приготовила твой любимый завтрак - омлет и свежевыжатый апельсиновый сок.
Я смотрю на красиво сервированный стол. Перевожу взгляд на папу. Брата. Пустой стул...
- Его любила Лин, а не я.
Я улыбаюсь маме и не могу понять, почему она с таким удивлением и ужасом смотрит на меня. Тарелка выскальзывает из её рук и звонко разбивается о кафельный пол.
Забавно. Кажется, нас снова перепутали…
Меня начинает душить смех, он срывается с губ, и я не могу остановиться. Лин смеется со мной. Её это тоже позабавило.
Мама начинает кричать. До меня не сразу доходит, что она просит замолчать. Но я не могу. Если остановлюсь, Лин снова уйдет. Мы смеемся вместе, и это так здорово! Чарли кажется испуганным. Наконец-то, его недовольство исчезло - мы устали от кислой мины. Лин меня понимает. Выражение на лице брата вызывает новый приступ смеха. Папа что-то быстро говорит в телефон, но он всегда так делает. Я наслаждаюсь близостью сестры и нашим смехом. Нам больше никто не нужен.
Её снова нет, а внутри пустота. Я глотаю таблетку и смотрю на доктора. В его глазах грусть. Меня это злит. Он думает, что мне стало хуже? Хуже быть не может. И я давно к этому привыкла. И я отлично знаю, что моей сестры больше нет. Тупая боль в груди не дает это забыть. Тишина, холод, нежные бутоны под ладонями - её нет.