В это время дверь кафешки распахнулась, и на улицу вывалилась веселая компания. Два парня и две девушки. Остановились, закуривая. Покосились на странную пару — двух серьезных мужчин, — пошептались между собой. Девушки вдруг засмеялись, бросили на Волина с Русницким многозначительные взгляды, и компания двинулась к выходу из сада.
— Вот так зайдешь по делу, а про тебя уже думают черт знает что, — философски заметил Русницкий.
— Что ты сказал?
Волин задал вопрос рассеянно, разглядывая медную табличку с названием кафе и часами работы.
— Я говорю, думают черт знает что, — повторил Русницкий.
— Кто?
— Ну, девчонки эти.
— Какие девчонки?
— Которые из кафе только что вышли.
— А-а-а, — протянул Волин и нахмурился. — Что они думают?
— Ну, что мы эти… — Русницкий усмехнулся. — «Голубые», одним словом.
— С чего ты взял?
— А почему, по-вашему, они засмеялись?
— Ты полагаешь?
— Уверен.
Волин взглянул в сторону удаляющейся компании, затем пожал плечами и снова отвернулся к двери.
— Ну и бог с ними. Пусть себе думают. Во сколько, ты сказал, поступил вызов?
— В девять минут девятого. В журнале дежурств зафиксировано.
— Так кафе вроде открывается в одиннадцать, — Волин указал на расписание.
— Тут такое дело, Аркадий Николаевич. — Русницкий усмехнулся. — Накануне, как раз вдень убийства, сотрудники этого «богоугодного заведения» отмечали день рождения кого-то из коллег. Посидели, выпили, потом заторопились на метро. Тут ведь люди разные работают. Живут кто где. Кому-то на «Динамо» ехать, а кому-то и в Бутово с Братеевом. Убирать было уже некогда, вот они и договорились собраться с утра пораньше и к открытию навести порядок.
— Вон как, — задумчиво протянул Волин и механически принялся почесывать щеку.
— Ну да. Наши-то поначалу подумали — их рук дело. Такое ведь нередко случается, начали за здравие, а закончили бытовухой. Полтора часа тарелки, рюмки да бутылки обследовали, отпечатки пальцев убитой искали. Думали, она тоже за столом сидела. Уже и наручники заготовили, а тут примчались ребята с Петровки и оттерли нас в сторонку. В смысле поставили в оцепление. Вещдоки, понятное дело, изъяли.
— Какие вещдоки?
— Записку, окурок и чулок.
— Ты про окурок не говорил.
— Убийца курил «Мальборо-лайт». Окурок нашли рядом с телом.
— То есть ты хочешь сказать, что он резал эту женщину и курил?
— Это не я говорю, Аркадий Николаевич. Это эксперты говорят.
Волин почувствовал, как у него по спине пополз холодок. Нет, за свою жизнь он повидал всякого, но так и не смог привыкнуть к подобным вещам. Человек, хладнокровно покуривающий и одновременно кромсающий жертву ножом… Это что-то из ряда вон. Волин был убежден, что ни одна пенитенциарная система в мире не сможет исправить подобных выродков.
Он представил себе Скобцова. Если до сих пор Волин смотрел на него абстрактно, как на одного из многих задержанных, побывавших в его кабинете, то теперь ощущение было совершенно иным.
Ему вдруг пришло в голову, какую задачу он согласился взвалить на свои плечи. «Лучше отпустить виноватого, чем осудить невиновного», — гласит народная поговорка. А если этот оправданный виновный из породы таких вот чудовищ? Многие из «народных мудрецов» согласились бы жить хотя бы в одном подъезде с таким соседом? То-то. Волин вздохнул.
— Ладно, пошли. — Они зашагали к воротам сада. На ходу Волин поинтересовался, кивнув в сторону выстроившегося за оградой ряда палаток: — Ларечников опрашивали?
— Конечно. А как же? Первым делом.
— Никто ничего, конечно, не видел?
— Это уж как водится, — невесело хмыкнул Русницкий.
— Прямо человек-невидимка какой-то, — пробормотал Волин. — Убивает на самом свету — никто не видит. Выходит из сада — тоже никто не видит. А дежурных в метро опросили?
— Угу, — кивнул Русницкий.
— И что?
— То же, что с ларечниками.
— Ну а как же, — язвительно усмехнулся Волин. — У нас ведь как принято: если кого бьют или тем более убивают, так сразу у всех слепоглухота прорезается. Болеем мы. — И не сдержался, процедил сквозь зубы: — Твою мать.
Они вышли на Садовое кольцо. Спустились в метро. У турникетов пожали друг другу руки.
— Ко скольким завтра подъезжать, Аркадий Николаевич? — спросил Русницкий.
— Часикам к десяти. Раньше не стоит.
— Хорошо.
Волин представил себе «теплый домашний прием» и аж зажмурился, тряхнул головой. Неприятности уже нависли над ним грозовой тучей. В ближайший час должно было шарахнуть. Спустившись на платформу, он дождался поезда, вошел в вагон, присел, закрыл глаза. Устал. Вот тебе и предотпускной денек. Перед глазами настойчиво маячила жутковатая картинка: темная, горбатая фигура, склонившаяся над трупом и оглядывающаяся через плечо. На темном пятне лица горят желтые звериные глаза. Последки детского воображения. Само собой, в реальности убийца был совершенно другим. Спокойным, возможно, даже расслабленным, с сигареткой, лениво подвешенной в уголке губ. Наверное, он щурился от лезущего в глаза дыма.