Хоть убейте, а не мог Волин представить себе в этой роли Скобцова. Слишком нервный тип. Для подобного убийства требуется прежде всего хладнокровие. А как Скобцов закричал, когда его собрались уводить? Волин не мог припомнить ни одного случая, когда бы пойманные серийные убийцы впадали в истерику. Разумеется, не считая приступов, обусловленных чистой психопатологией. Подавляющее же большинство этих людей и не думали раскаиваться, а, напротив, даже гордились размахом собственных злодеяний. Словно речь шла о подвиге. И показания давали охотно, обширно, смакуя подробности. Они совершенно не беспокоились по поводу предстоящего суда и заранее известного приговора. Единственное, что их по-настоящему волновало, — все ли газеты уделили им достаточно места и какие эпитеты при этом использовались. Каждый старался переплюнуть по масштабности преступлений своих предшественников.
Занятый этими невеселыми мыслями, Волин доехал до нужной станции, поднялся на улицу. Постоял минуту, вдыхая ночную прохладу, затем не слишком торопливо зашагал к дому.
Народу на улицах было мало. Припозднившиеся, как и он, прохожие. Стайки молодежи. Единственные «оазисы» — открытые круглосуточно коммерческие палатки. «Постоянный» контингент здесь не менялся день ото дня. Точнее, ночь от ночи.
У подъезда Волин остановился и посмотрел вверх. Окна его квартиры навевали аналогии с праздничной иллюминацией. Люся и Катька, наверное, паковали чемоданы. Черт, плохо-то как получилось.
Волин медленно поднялся по лестнице, открыл ключом дверь и сразу же почувствовал запах скандала. Люся вышла в коридор, остановилась, скрестив руки на груди.
— Привет, — пробормотал не без налета виноватости Волин, стаскивая пальто и шапку. — Вот, задержал Главный.
— Он мне звонил, — ледяным тоном ответила жена. Словно кубики льда по паркету рассыпались.
— Кто?
— Твой Главный.
— Да? — Неловко опершись рукой о стену, Волин стал развязывать шнурки на ботинках. — И что сказал?
— Не придуривайся. Ты прекрасно знаешь, ЧТО он сказал.
— Насчет работы, что ли, «стукнул»? — И добавил про себя: «Сволочь».
— Он у нас такой загруженный, — передразнила зло Люся. — Без него прямо вся правоохранительная система рухнет. Куда деваться.
С каждым словом жены Волин мрачнел все больше.
— Ну а я-то чем виноват? — буркнул он. — Работа такая. Преступникам, кстати, на мой отпуск плевать. В гробу они мой отпуск видали. В белой обуви.
— А мне не плевать, — вскинулась Люся. — Мне не плевать. Я, к твоему сведению, могла в отпуск еще в июле поехать. И с Катькой бы проблем не возникло. Ребенок в море бы нормально искупался. Нет, сидела как дура, ждала, чтобы вместе.
И без того не шикарное настроение Волина портилось быстрее, чем погода по осени. И даже чувство вины не могло спасти ситуации.
— Сидела бы как умная. — Он наконец справился со шнурками, сунул ноги в тапочки, но в комнату не пошел. Уход скорее всего был бы расценен женой как его, Волина, дезертирство с поля боя, еще более оскорбительное, нежели ответные выпады. — Ты ведь знаешь, это специфика моей работы. Никуда не денешься. Кстати, летом я предлагал вам поехать в отпуск без меня. Но ты же уперлась.
— Да, я уперлась. Мало того, что целыми днями тебя нет дома, так еще и отдых порознь. Надо мной уже подруги на работе смеются. Они с мужьями, с детьми, кто на Канарах, кто на Кипре. А мы? В Крым в конце октября и то сорвалось!
— Знаешь, мать, — Волин все-таки решился, демонстративно расстегнул пиджак, ослабил узел галстука, сунул руки в карманы брюк, — мне лично все равно, что говорят твои подруги. Честно. Я не пятиклассник, чтобы из-за каждого шу-шу-шу переживать. Но, если ты еще раз произнесешь «подруги смеются» или «подруги сказали», клянусь, я заявлюсь к тебе на работу с ребятами из налоговой и устрою показательный обыск с выемкой документов. Тогда и выясним, кто из них где отдыхает и на какие средства. Можешь так им и передать. У них свои семьи, если нравится, пусть друг другу кости перемывают.