Упрощенное же название: синдром белки. Какая-то извращенная форма. Болезни Леры посвятили целый выпуск «Пусть говорят». Мне кажется, самый рейтинговый выпуск этого года.
В общем, я вспомнила про Леру и подумала, что у меня ведь тоже наберется несколько якорей, канаты которых нужно перегрызть.
Один раз я уже сделала нечто подобное, хотя даже не знала о якорях (т-с-с, никому не слова!)
Как избавиться от «тяжелых» воспоминаний? Их нужно пережить заново. В голове, разумеется, не по-настоящему. Я же не блондинка какая, чтобы реально искать, например, тех своих одноклассников, которые однажды заставили меня съесть целый пакет сахарной пудры. (В седьмом классе я была слишком худенькой, и кое-кто решил, что меня надо подлечить таким вот образом. Не буду казаться излишне хвастливой, но папа потом прилюдно наказал всех трех козлов и заставил их извиниться. Папочка, ты у меня самый лучший!)
Я хотела бы составить список комплексов, которые тянут меня назад. Ведь у меня есть цель, я к ней стремлюсь, мне нужно искать пути достижения.
Итак. Раз уж вспомнила, правда?
Я сильно люблю готовить. Готовка — моя страсть. Я прошла курсы «юных поварят» в четырнадцать лет. Но я боюсь взяться за готовку тортов. Знаете, почему? На курсах была одна девушка, которая идеально пекла кремовые торты. К ним нельзя было придраться. Если бы любой популярный повар из телепередач попробовал её торт, он бы отдал ей победу безо всякой конкуренции. А мой торт не получался три занятия подряд. У меня подгорал крем, расползалась форма, вечно что-то разваливалось.
В моём воспоминании то и дело возникает кулинарный класс, последний день занятий. Торт — финальный аккорд всего обучения. У меня от волнения дрожат руки (а я шепчу: «Давай, Ната, не нервничай! Уделай всех!»). Мне всегда и везде нужно быть первой, понимаете? Я так сосредоточена на готовке, что не сразу слышу аплодисменты. Мой торт в духовке, и я вижу, что он совсем не идеален. Хлопанье ладоней повсюду. Ищу взглядом источники звука, вижу ту самую девчонку и просто умопомрачительный по красоте торт перед ней. Лучший торт из тех, что мне доводилось видеть. Крем, черника, розочки, дольки банана, форма… Можно долго смеяться над моим комплексом, но когда кто-то с лёгкостью делает что-то в сто раз лучше тебя, волей неволей начинаешь сомневаться в собственных силах. Девчонке аплодировали, а я ощущала пустоту в душе, пропасть между нами. Моё увлечение, мою страсть как будто втоптали в грязь. Разве смогу я хотя бы приблизиться к такому идеалу?
Мне, конечно, дали аттестат, но я сожгла его в тот же вечер, пока никто не увидел. Не хотела позора, потому что на самом деле провалила финальное задание. Это как занять второе место в любом виде спорта — самое обидное, что вообще можно придумать для спортсмена.
Ужаснейшее воспоминание. С тех пор я ни разу не пекла кремовые торты. Не могла себя заставить. У меня дрожат руки даже когда я просто читаю новый рецепт. Пора признать: комплекс не дает мне развиваться.
К примеру, я встретила замечательного молодого человека и хочу приготовить ему шикарнейший ужин. Где, блин, торт? Заказывать? Увольте. Только испечь. Смогу ли я преодолеть себя?
Думаю, да. Первый этап — перегрызть канат. Второй этап — попробовать исправить ситуацию. Сегодня же займусь тортом. У меня скачано шесть разных рецептов. Ягоды и фрукты в холодильнике. Я взрослая и самостоятельная женщина. Надо испечь торт и принести его родителям на ужин.
Канат я уже перегрызла. Только это тайна. Огромная всепоглощающая тайна.
А теперь о сёстрах (и это, блинский блин, второй мой тяжелый комплекс).
Мы втроем ездили в летний лагерь на три недели на побережье Сочи. Мне было шестнадцать, я, как старшая сестра, должна была следить за Лерой и Лизой. А они оказались невыносимыми. Без авторитетных взрослых (вроде моего папы или Лериного брата), обе девчонки как с цепи сорвались. Простите за шаблонные сравнения, но они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО походили на собачек, которые всю жизнь сидели в конкуре, а потом — бац — и вырвались на волю.
Они знали только одно слово: «хочу».
Хочу мороженное!
Хочу покататься на карусели!
Хочу сахарную вату!
Хочу купаться!
Хочу швыряться камешками в других детей!
Хочу… хочу… хочу… хочу… я сошла с ума, знаете ли. Это слишком тяжелая форма ответственности для шестнадцатилетней девочки. Да, в том возрасте у меня уже были мозги на уровне, я прочла много интересных и познавательных книг, но всегда есть предел!
Я устала на второй день. Девчонок не могли укротить даже вожатые (что говорить, они были на год старше меня, а единственная цель их приезда заключалась в беспорядочном сексе. Какие вообще дети, о чем вы?). В конце концов сразу после обеда я вывела сестер на задний двор санатория, к детской игровой площадке, и там отчитала их по очереди. Лиза покраснела (она всегда краснеет, у нее на лице много капилляров расположены близко к поверхности) и стала бормотать что-то в оправдание. Стоит отдать ей должное, Лиза много лет ориентируется на меня, подражает, старается соответствовать. С Лерой же всё наоборот. Вот у кого характер ни к чёрту. Уже тогда можно было догадаться, кто из неё вырастет…
Когда я переключилась на Леру и постаралась быть строгой, но справедливой (с высоты прожитых лет не уверена, что смотрелось уместно), Лера вдруг демонстративно показала мне язык и нахальным голосом поинтересовалась:
− И что ты мне сделаешь, зануда? Папочке пожалуешься?
− Причем тут папа? — спросила я.
− А притом. Ты же папина дочка. Всюду за ним бегаешь, в рот заглядываешь. «Папа сказал то…», «Папа сказал это…», «Папочка купит мне квартиру за хорошие оценки», «Папочка обещал мне машину на восемнадцать лет».
Лера кривлялась, изображая меня, намеренно преувеличивая, делая это зло, с издевкой. Она говорила:
— Ах, я же такая де-евочка, как я буду жить без папы? Вот сейчас папочка прибежит и заступится! Разве не так? Лиза, она вообще отлепляется от папы?
Лиза была красной, как помидор. Вдобавок, я помню, у неё шелушилась кожа на носу и на лбу. Лиза всегда очень быстро сгорала.
− Подтверди, — продолжала Лера. — Ну, ты же сама говорила. Папа с ней возится, как с дорогущим автомобилем, да? А она и рада. Бегает за ним хвостиком, на коленках сидит, боготворит. Лучший папа на свете!
Лиза открыла рот и тихонько сказала:
− Ага, так и есть. Любимая дочь.
− Папина дочка! − Лера рассмеялась. — И что ты будешь делать, когда папы нет рядом? За косички нас дергать и в угол ставить? А вот не получится!
Я в тот момент не сдержалась. Вина целиком на мне. Я была старше, а, значит, должна была действовать мудрее. Но я растерялась. Лерины слова оказались очень болезненны. Если вы думаете, что слова не могут ранить, то ошибаетесь. Доказано и не раз. Это мой папа оплатил Лерину поезду. Её семья не вложила ни копейки. Да и кто мог там зарабатывать? Папа жалел Леру, потому что любил сестру. О, эта странная противоестественная любовь.
Я бросилась на Леру и повалила её на землю. Ударила несколько раз по нахальному личику ладонями. До сих пор помню звонкие хлопки по щекам. Лера зачерпнула горсть мелкой гальки, швырнула мне в лицо, потом попыталась запихнуть камешки мне в рот.
− Папина дочка, папина дочка! — шипела она. — Только и знаешь, что стоять за его спиной, а сама ничегошеньки сделать не можешь!
Не знаю, почему они с Лизой взъелись на меня из-за отца. Папа ведь и Лизин отец ТОЖЕ. Он любит её не меньше, чем меня. По крайней мере Лиза получила квартиру и машину в восемнадцать лет — ничуть не хуже моих. Я не виновата в том, что Лиза не умеет контролировать свой вес и сейчас похожа на бочку с ногами, как в какой-то карикатуре в журнале.
А Лера? Наверное, где-то в глубине её души тлела скрытая агрессия, вызванная ранней потерей собственного отца. Дети одиночки вообще склонны к агрессии. Существует множество проверенных тестов. К тому же она завидует. Мой папа добился многого, а его сестра (Лерина мама) живет на пенсию. Мой папа в состоянии обеспечивать себя и двух дочерей, а Лерина мама ни одному из детей не купила даже паршивую однушку в каком-нибудь старом районе. Разве что в наследство осталось от умершего отца.