Сиквел “Свадебные одолжения”
- Насчет прошлой ночи, - неловко начал я.
Грэм передал мне красную пластиковую кружку с кофе. Над ароматным напитком поднимался пар.
Я глотнул горячего кофе и уставился мимо синей палатки на край луга, где островки золотарника в тумане раннего утра выглядели далеким золотым озером.
Глупо. Глупо. Глупо.
С самого начала – практически с начала – на третью ночь, которую я провел в маленьком уединенном доме на Старточ-драйв, Грэм сказал, что не хочет ничего серьезного. Что не стремится ни к чему серьезному. И ему не нужны отношения.
Яснее выразиться было просто невозможно.
Проблема была в том, что Грэм был всем, чего я хотел.
Ему было тридцать семь, и он был геологом. Ну хорошо, геология не являлась частью описания работы мужчины моей мечты. На самом деле, в своих фантазиях я скорее видел мужчину из журнала «GQ», чем из «Полей и рек». Но это же был Грэм со своей ленивой улыбкой и серыми глазами – серыми, не голубыми или зелеными, со слегка посеребренными на висках темными волосами, широкими плечами и узкими бедрами, уверенной прямой спиной, как у исследователя из прошлого, обозревающего перспективы – с легким смехом, с этими его картами, компасом и мягкими фланелевыми рубашками.
В общем, думаю, все понятно. Я влюбился.
Несмотря на самые лучшие мои намерения. Вопреки его предупреждениям.
Я влюбился.
А прошедшей ночью среди разворошенных спальных мешков и надувных матрасов я оказался достаточно туп, чтобы сказать это вслух.
И не единожды. Что само по себе уже было плохо. Не прошептал в его широкое плечо, чтобы мы могли притвориться, будто я этого не говорил… Чтобы нам удалось сохранить эту иллюзию чуть подольше.
Нет, сходя с ума на волне мощно накатывающего оргазма, я вцепился в него и прокричал:
- Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, Грэм.
Несомненно, напугав своим ором как всю живность в округе, так и Грэма. Не говоря уже о самом себе.
Потому что даже раньше, чем отзвучали слова, раньше, чем замер Грэм, я понял, что наделал. Разрушил все.
Ведь и до этого он подавал кое-какие знаки, что, видимо, все становится немного чересчур. Отдаляясь. Медленно. Почти неуловимо. Как песок, просыпающийся сквозь мои пальцы, и чем сильнее я его удерживал, тем быстрее он ускользал.
Я знал это.
Знал, что надо отступить, не суетиться, дать ему больше пространства. Однако слова выплеснулись, как кипящая вода, ломающая лед, и я практически услышал хруст.
Грэм накрыл мой рот своим, и все закончилось.
Буквально.
Потому что Грэм все еще любил Джейса.
И, наверное, так будет всегда.
- Завтрак готов, - сказал Грэм, указав на костер.
Я кивнул, хотя узел в животе не оставил места для еды. В первый раз мы тоже завтракали. Думаю, в тот момент я и влюбился.
Мы встретились в музейном планетарии Кендалла, на выставке «После наступления темноты». Это был третий раз, когда я посетил мероприятие Юджинской соцсети для геев. Я устал, целый день управляясь с толпой, и почти не собирался никуда идти.
С пивом в руке, Грэм бродил между представленными экспонатами. Он был красивым, неловким, и в джинсах и твидовом пиджаке выглядел слегка старше, чем остальная толпа «только для взрослых». Темой в ту ночь был секс. Когда я наконец поймал его в углу, он изучал картину из светящихся презервативов. Для данных обстоятельств лицо его было мрачноватым.
- Привет, меня зовут Уайетт, - представился я сам. А потом в шутку спросил: - Ты часто сюда приходишь?
Его глаза, холодные как звездный свет, зажглись. Он улыбнулся. Нет, это была ухмылка. Он понял, что я смеюсь над собой и ситуацией, и ему тоже показалось это забавным. Сердце у меня екнуло. Ага, как в любовных романах.
- Случается, - сказал он.
Мы немного поболтали, все время мельком переглядываясь, пристально смотря в глаза, отводя взгляды.
После музея мы выпили кофе, с десертом.
- Чем ты занимаешься? – спросил он за чизкейком.
- Преподаю.
Его глаза вспыхнули и погасли.
- Преподаешь что?
- Старшая школа. Естественные науки. Здоровье. Здоровье и естественные науки.
Он кивнул.
- Я преподаю девятиклассникам половое воспитание.
Он поймал мой взгляд и рассмеялся. Я тоже.
Закончили мы у Грэма.
Он тоже жил в Юджине, может, это и не была судьба, но удобно уж точно. Его дом стоял на холмах, спрятанный посреди деревьев. Внутри было очень тихо. Очень чисто. Деревянные полы, оборудование из нержавейки, столешницы из гранита. Но главной особенностью дома был естественный свет. Окна. Задняя часть дома была сплошной стеной окон, и в некоторых комнатах потолки были застеклены. Звезды мерцали и поблескивали вокруг нас, когда мы шли по дому той ночью.
Сейчас лучше не думать о той ночи. Неуверенность, неопределенность, неловкость неожиданно разрешились легкими улыбками и объятиями. Мы оба были трезвыми, поэтому я не знаю, как нам удалось так быстро перейти от легкости и дружелюбия к страсти и голоду, почти бешенству.
Мы трахнулись у стены из окон, через которые были видны облитые лунным светом верхушки деревьев и огни в долине. Нагишом, шумно, непристойно.
После все снова стало освежающе легко и дружелюбно, и Грэм пригласил меня провести у него ночь. Иногда вы просто знаете, что это правильно. Будто что-то щелкает у тебя внутри. Вот так случилось и со мной. Я представил, что тоже самое произошло и с Грэмом. Откуда же мне было знать?
Утром мы повторили – неторопливо и нежно – на простынях из египетского хлопка, купаясь в пятнах солнечного света, падающего через стеклянную крышу. После вместе принимали душ, а он собрал завтрак на двоих из того, что нашлось в его холодильнике: трюфель, три яйца, холодная отварная картофелина, кусок копченой курицы. Еда, похожая на солдатскую «кашу из топора» - или участника гонки на выживание - была вкусной.
Сегодня на завтрак была овсянка быстрого приготовления с персиками, и при виде ее желудок у меня неприятно сжался.
- Я пас.
- Тебе лучше поесть, - сказал Грэм. – До автостоянки идти долго.
- Мы возвращаемся?
- Да, - он кивнул на грозную стену темных облаков над горами. – Это идет прямо на нас.
- А. Хорошо, - я знал, что мы повернем назад вне зависимости от погоды. Завтрак я в себя запихнул. – Послушай, Грэм…
- Нет. Это ты просто сгоряча. Я понимаю, - сказал он, не глядя на меня.
Он давал мне выход. Подкидывал шанс сохранить гордость и, может, даже спасти хоть что-нибудь из нашей дружбы.
Я почти принял эту помощь. Я хотел ее принять. Но мне не хотелось быть с Грэмом просто друзьями, и делать вид, что не говорил ему о своей любви, казалось мне неправильным. Я не хотел лгать. В любом случае, он знал правду. И мы оба знали, что я знаю, что он знает. Так что в итоге это ничего бы не изменило. Только доказало бы, что мне не хватило мужества сказать об этом при холодном свете дня.
Это не простые слова, которые можно сказать в любое время. Не тогда, когда понимаешь, что ты сам по себе.
Так что я поставил свою чашку с кофе и сказал:
- Нет. Я имел в виду именно то, что сказал. В смысле, если честно, и не сказал бы, просто вдруг накатило, - я улыбнулся. Грэм не вернул мне улыбку. – Знаю, ты не чувствуешь того же. Но я тебя люблю.
Он выглядел… Не знаю, как описать. Пораженным? Может, виноватым. Определенно, не счастливым.
- Уайетт.
Вот оно. Мое имя. Печальное окончание всего. Остановись. Вот что он имел в виду. Остановись, Уайетт. Не говори этого. Это бесполезно. Нет смысла.