– Противоречишь сам себе, – заметил Гуров. – Может быть, не стоит тогда его вызывать, пока ты в таком состоянии? Подожди, когда остынешь, успокоишься. Мне, право же, не хотелось бы потерять Крячко сейчас. Все ж таки жалко, как-никак, сгодится нам еще этот гражданин…
– Звони! – коротко и категорично потребовал генерал-лейтенант и отключил связь.
Начальство метало громы и молнии через оправу очков, посверкивая ими на Станислава Крячко.
– Мне из редакции звонили, ты понимаешь это? Ты понимаешь, что ты натворил? Нас же в газетах разнесут в пух и прах – ты знаешь, чем это чревато?
– Ничем, – спокойно отозвался Крячко. Он уже оценил ситуацию, и она его, кажется, ничуть не пугала.
Как выяснилось, владелец разбитой камеры нажаловался на возмутительное поведение полковника МВД своему начальству, а оно, в свою очередь, позвонило Орлову и потребовало разобраться с этим безобразием. И сейчас Орлов, гневно выражая свое мнение по этому вопросу, с удивлением отмечал, что Крячко почему-то не внемлет угрозе, не пытается оправдываться и даже не делает вида, что осознал свою вину. Орлов не то чтобы сильно боялся каких-то действий со стороны журналистов – он давно привык к самым разным публикациям в прессе по поводу работы Главного управления МВД и знал, что писательская братия любит выставлять ее в негативном свете. Не раз критиковали они эту работу и общую политику главка, но кому, как не Орлову, руководившему данным аппаратом не один десяток лет, было знать, что правильно, а что нет? Поэтому он давно научился не принимать мнения со стороны. Тем более если это мнение высказывалось дилетантами, людьми, не имеющими никакого отношения к оперативно-розыскной работе. И если бы Крячко или Гуров сейчас вели дело по-своему, а журналисты считали, что они идут по неверному пути, Орлову было бы на это наплевать. Еще будут журналисты учить работать его оперов! Но возникли-то не концептуальные разногласия.
Крячко, с точки зрения Орлова, совершил ребяческий, хулиганский поступок. Нашел, в самом деле, с кем связываться! Это подобно тому, когда взрослый дядя ломает расшалившемуся ребенку игрушечный пистолет! И вот от этого все кипело и клокотало внутри у Орлова. Крячко же посматривал на то, как он бушует, сонно-усталым равнодушным взглядом, и от этого Орлов чувствовал свое бессилие и злился еще больше.
– И что? – флегматично спросил Крячко, когда начальник устал кричать.
– Как что? Тебе этого мало? – возмутился генерал-лейтенант.
Крячко вздохнул и, посмотрев на Орлова с искренним сочувствием, проговорил:
– Ей-богу, Петр, вот смотрю я на тебя – человек ты уже немолодой, должность занимаешь нервную, сердечко у тебя пошаливает…
– Это ты к чему? – напрягся Орлов.
– К тому – на хрена тебе еще и эта канитель? Из-за пустых угроз каких-то писак начинаешь переживать? Да я бы и глазом не моргнул, а звонившего того редактора главного послал бы куда подальше по матушке и разговаривать с ним не стал! Это ж надо наглости набраться – генералу звонить с жалобами! Пускай своих сопляков сперва вести себя научит!
– Ты расскажи лучше, что там произошло, – из-под полуприкрытых век посоветовал Гуров. Лев знал Крячко столько же, сколько и Орлов, и был уже внутренне спокоен. Если Крячко не юлил, не суетился и не пытался кричать, что во всем виноваты все вокруг, начиная с самого Орлова, – значит, претензии к нему и в самом деле преувеличены.
Крячко обстоятельно рассказал о том, что произошло этим вечером в сквере возле фитнес-центра «Идеал». Орлов слушал, и лицо его прояснялось.
– …И могу добавить, что если что-то подобное повторится, я ему не то что камеру – башку разобью, – закончил он.
– Ну, нам еще этого не хватало! – сердито сказал Орлов. – Ты понимаешь, что за это точно отвечать придется?
– Брось, – лениво махнул рукой Крячко. – Я при исполнении и нахожусь на задании. Я ничего не нарушил, я предупредил, кто я, а на меня стала надвигаться толпа с явно насильственными намерениями. Я предупредил, что буду стрелять – имел, кстати, полное право. Так что ничего мне не грозит. Это он не прав от начала и до конца.
– Но они требуют, чтобы ты им стоимость камеры возместил, – уже более миролюбиво сообщил Орлов.
– Во! – Крячко сложил крупногабаритную фигу и показал ее генерал-лейтенанту. – Будут возникать – я еще с них самих компенсацию выбью. За срыв следственного эксперимента.
– Ну, ты не слишком резвись тут! – одернул подчиненного Орлов. – Ты-то прекрасно знаешь, что никакого следственного эксперимента не было.
– Зато они не знают, – заметил Крячко. – Кстати, почему ты так уверен, что не было? Я, между прочим, не зря там торчал.
– А для чего? – заинтересовался Орлов.
– Да мысль у меня была… – пробормотал Станислав. – Только из-за этого козла она меня покинула.
– Ясно, – отрезал Орлов. Побарабанил пальцами по столу, снял очки, протер стекла и вернул их на место. Потом сказал уже другим тоном: – Вот что, ребята. Раз уж собрались мы все здесь во внеурочный час, давайте-ка побеседуем о делах наших.
– Ты правильно заметил, что час неурочный, – выразительно глянул Крячко на часы и сделал вид, что встает. – Вот завтра с утра, после планерки…
– Ничего, ничего, – остановил его Орлов. – Совещания по этому вопросу ведь у нас не было? Вот самое время его и провести. Дело-то важное. Не зря именно нам дело передали. А завтра с утра, после планерки, займетесь тем, что мы с вами разработаем сегодня.
Крячко вздохнул и вернулся в исходное положение. Затем повернулся и посмотрел на Гурова.
– А знаешь, Петр, о чем говорит сегодняшний инцидент с журналистами? – неожиданно спросил тот и, видя заинтересованные взгляды Орлова и Крячко, сказал: – Мы стали хорошо жить.
– То-то я сам себе завидую! – ехидно сказал генерал-лейтенант.
– Я серьезно, – продолжал Гуров. – Мы живем очень хорошо.
Орлов и Крячко переглянулись.
– Лева, ты сейчас в каком смысле говоришь – в экономическом? – осторожно спросил Крячко. – Может, тогда одолжишь деньжат до зарплаты? А то мне что-то опять не хватило…
– И в экономическом, и в социальном, и в политическом, если хотите, – сказал Гуров, спокойно достав из кармана пару тысячных купюр и протягивая их Крячко.
Станислав машинально взял их, повертел в руке, потом хмыкнул и сунул в карман. А Гуров продолжал:
– Вы вспомните, в каких условиях нам приходилось работать во время войны в Чечне, к примеру. Помножьте это на общую политическую обстановку. В стране бардак, разруха, передел сфер влияния, расхват имущества – повальный грабеж по сути. Сплошная анархия. Президент бухает, чиновники и бандиты хапают, ошалев от безнаказанности и привалившего счастья, преступность увеличивается… И на этом фоне – Чечня. И преступления, связанные с нею… Незаконный оборот оружия, связи с боевиками – все это касалось нас ежедневно, ежеминутно! И других тоже. Ведь у многих кинули в Чечню родных – сыновей, мужей, братьев… Разве обратили бы люди в то время внимание на какую-то публикацию о разбитой журналистской камере? Тогда зарплату месяцами не платили, предприятия закрывались, массовая безработица, люди спивались, от отчаяния кончали с собой. Процент самоубийств взлетел до предела. И все это было-то совсем недавно, каких-то два десятилетия назад. Я уж молчу о столь далеких от нас временах, как Великая Отечественная. Тогда ведь совсем других сводок по радио ждали, других новостей из газет. А тут разбили камеру журналисту – и уже сенсация! Пугачева развелась с Киркоровым – событие на всю страну!
– Ксения Собчак появилась на тусовке в новом красно-зеленом платье, – ввернул Крячко. – Точно ты говоришь, Лева, мы стали жить очень хорошо. Просто, можно сказать, зажрались.
– Разве это плохо? – неуверенно спросил Орлов, почему-то чувствуя себя виноватым.
– Да нет, само по себе это хорошо. Только вот о важных вещах люди стали забывать, – сказал Гуров.
– Так вот давайте-ка к важным вещам и вернемся, – решил Орлов, удобнее устраиваясь на стуле. – Ситуация у нас с вами, прямо скажем, не слишком приятная. Это сегодняшнее убийство может оказаться целой серией подобных преступлений. Что скажете? Есть факты, подтверждающие это?