— Скажите, вы сильно привязаны к своему питомцу? — ведущий смотрит на меня так, будто уже знает ответ и просто дожидается, когда я дам ему повод окончательно себя раздавить.
Я напрягаюсь, но стараюсь сохранить лицо.
— Её присутствие в моей жизни благоприятно повлияло на меня, — отвечаю рассудительно.
— А вы считаете своего питомца безопасным? Вы в курсе, что она разбила наш дрон?
Я наклоняюсь вперёд, позволяя себе слегка нахмуриться.
— А что ваш дрон делал у меня во дворе? При всём уважении к вашему труду у вас нет права без моего согласия вторгаться в пределы моей собственности. Вы сами нарушили закон, а теперь обвиняете моего питомца в том, что она случайно сломала ваш дрон?
— Но если судить по видео, не похоже, чтобы это было случайно.
Я усмехаюсь — на этот раз по-настоящему, даже зловеще.
— Вы на что же это намекаете? Что моя землянка сделала это сознательно? Что у неё есть свобода воли? Может, ещё скажете, что она разумна? Да вы сами, часом, не человекофил?!
Ведущий резко бледнеет. Он явно не ожидал, что я перейду в наступление. Шоу уходит на рекламу. В студии повисает гнетущая тишина. Только шорох шагов, шёпот гримёров, возня с камерами. Я остаюсь неподвижен. Стараюсь сохранять уверенный вид, хотя и чувствую разочарование. Я собирался сегодня рассказать миру, что земляне разумны, но в итоге высказал обратный нарратив. И хотя мне удалось заткнуть ведущего и отбить все его атаки, я уже проиграл.
Глава 43
Когда шоу возвращается в эфир, ведущий неожиданно меняет свою манеру общения. Он внезапно становится уважительным, старается говорить мягко, переходит к безопасным темам.
— Что ж, господин премьер-министр, можете рассказать нам, какие нас в ближайшее время ждут изменения? Многие опасаются повышения налогов. Обоснованы ли эти опасения? — спрашивает он, будто ничего не было. Будто двадцать минут назад он не пытался разрушить мою репутацию и стереть жизнь подчистую.
Передо мной возникает дилемма. С одной стороны, я бы мог ответить на его вопрос и продемонстрировать себя с профессиональной стороны. Но с другой, продюсеры этого канала попытались устроить из моего интервью настоящее телешоу со скандалами и разоблачениями. С какой стати я вообще должен переживать о своих ответах. Предвижу, что аудитория ждёт продолжения истории с питомцем, конфликтов и сенсаций. И я решаю дать ей что-то подобное.
— Прежде чем мы продолжим, вы не хотите принести извинения? — спрашиваю я, глядя в глаза ведущему.
— Извинения? — повторяет он, словно бы забыл, что означает это слово.
— Да, — киваю я. — За то, что в прямом эфире перед множеством зрителей попытались выставить меня извращенцем. Я не могу просто так проигнорировать подобный выпад в мою сторону.
— Не воспринимайте всё так болезненно, премьер-министр, — неловко улыбается ведущий. — Мы ничего такого не имели в виду. К нам просто попали странные фото, потому мы и задали вопрос. Работа у нас такая — задавать вопросы.
— Знаете, есть такая старая поговорка: «Каждому слову — своё место и время», — я сжимаю подлокотник кресла. — К примеру, слово «смерть» само по себе нейтрально, и означает лишь прекращение жизни. Однако из уст судьи оно может звучать как приговор, из уст вождя, как приказ к наступлению. Слова — это орудие в руках представителя средств массовой информации, именно поэтому вы должны быть с ними осторожны.
— Какая глубокая мысль, — ведущий нервно посмеивается.
— И именно поэтому, если вы не имели чего-то в виду, то вам нужно прямо об этом сказать, — продолжаю я, всё больше нагнетая обстановку. — И извиниться за возможное недопонимание.
На самом деле, мне не нужны его извинения. Всё равно в них не может быть ни толики искренности. Но я очень зол сейчас на себя и на тех, кто вынудил меня обороняться, а потому продолжаю давить.
Ведущий запинается. На долю секунды в студии снова становится так тихо, что слышно, как кто-то в аппаратной кашляет. Ведущий пытается улыбаться, но я вижу, как дёргается жилка на его виске.
— От себя лично и от нашего канала я приношу вам извинения, — говорит он натянуто.
— За что именно? — я всё ещё продолжаю смотреть на него напряжённо.
— За то, что мы поставили под сомнение вашу репутацию, — заканчивает он нехотя.
Почти на полминуты в студии снова повисает тишина. Я выдыхаю, но тяжесть внутри никуда не девается. Я не знаю, что ждёт меня дальше. Даже если мне удастся уладить явный конфликт интересов с секретной службой, мне всё равно придётся искать другие способы донесения информации до кирийцев.