«Иногда нужно просто остановиться…» — я помню, как её мать часто повторяла эту фразу в детстве, когда мы с Калидитой планировали что-то, что не вписывалось в планы родителей. Но даже после предупреждения, мы всё равно поступали по-своему. Значит, Таша и вправду в штабе.
По дороге домой я продумываю план. Я знаю все входы и выходы из штаба наизусть. Знаю, сколько там охраны и куда выходят камеры наблюдения. Даже если за время моего отсутствия что-то изменилось, у меня будет несколько секунд, чтобы сориентироваться на месте.
Таша не кирийка, а значит, её не могли определить в общие камеры. Правило о человекофилии, на моё счастье, работает в обе стороны. Значит, её держат в секции для инопланетных шпионов. Проникнуть туда будет трудно. Но трудно не значит невозможно. В конце концов, я был генералом флотилии не из-за красивой формы рогов.
Я вытащу Ташу. Знаю, что после этого, меня будут считать не просто изгоем общества. Я стану настоящим преступником. Нам с Ташей придётся скрываться. Но с того самого разговора с профессором я держал в голове, что подобный исход возможен. Я знаю одно: без Таши обычная жизнь для меня больше невозможна. Она изменила всё. Её взгляд, голос, реакции на мои касания, её желание понять меня… всё это стало для меня слишком важным. Я почувствовал себя живым и больше не могу представить свои дни без всего этого. Без того, чтобы чувствовать её тепло рядом.
Дорога в штаб кажется до боли привычной. Чувствую себя странно. Я словно бы просто направляюсь на место своей службы. Приходится предпринять над собой усилия, чтобы прогнать сомнения. Я оставляю свой планер на публичной парковке в нескольких кварталах от штаба. Выбираю момент и перехватываю одного из бывших подчинённых. Один удар, и он отключается. Я стаскиваю с него форму и забираю пропуск. Мне жаль, что приходится прибегнуть к этому, но прощения просить некогда.
Вхожу в здание через главные двери. Сканер на входе издаёт одобрительный сигнал. Первый барьер пройден. Прохожу мимо постов, избегая прямых взглядов. Штаб практически не изменился. Он всё так же похож на огромный улей. И каждый в нём — лишь безликая рабочая пчела. Но мне это на руку.
Поднимаюсь на верхние уровни. Чем выше — тем строже проверка. Мне приходится замедлить шаг, двигаться осторожнее, выбирать время, чтобы пересечь коридоры. В одном из залов я прохожу мимо офицера, едва не столкнувшись с ним. Он косится с подозрением, но ничего не говорит. Пропуск сработал — значит, пока я всё делаю правильно.
Миновав очередной шлюз, я оказываюсь в секции повышенной секретности. Стены здесь темнее, освещение тусклее. Каждое движение, каждый вздох кажутся слишком громкими. Напряжение в теле растёт. Возле блока камер я вижу охранника. Я подхожу к нему с холодной решимостью.
— У меня приказ о переводе землянки, — говорю я. — Где она?
— А вы из какого отдела?.. — спрашивает он настороженно.
Я не отвечаю. Просто подступаю к нему вплотную, будто не сомневаюсь, что у меня есть право быть здесь. Охранник сдаётся. Отводит глаза и тихо бормочет:
— Камера двадцать восемь.
Я киваю и прохожу дальше по длинному коридору с мерцающими лампами. Камеры тянутся вдоль стен бесконечной цепочкой. Наконец, я останавливаюсь перед одной из дверей и замираю. Чувствую, как всё внутри сжимается. Скоро всё закончится.
Глава 47
Я тяну дверь на себя, и она поддаётся с необычной лёгкостью. Секунду глаза привыкают к темноте. Я вдруг осознаю, что попал в западню. Верховный стоит у дальней стены, окружённый солдатами. Их лица скрыты масками, и они вооружены боевыми бластерами.
Мой взгляд лихорадочно шарит по углам камеры. Наконец, я нахожу её. Таша лежит у стены без сознания. Её красивое лицо распухло и стало фиолетовым от побоев. На коже и одежде видны следы крови. Ужасающее зрелище для того, кто боялся сделать ей больно даже случайно. Но она жива, и это приносит облегчение. Её грудь едва заметно вздымается от дыхания.
— Ты разочаровал меня, — вдруг говорит верховный тоном недовольного родителя. — Я ведь был готов даже простить тебе твоё излишнее любопытство к теме исследования землян. Но ты решил пренебречь моим к тебе добрым отношением. И всё ради чего? Ради какой-то землянки. Ты напал на своих собратьев, проникнув сюда. Ты совершил преступление, которое тянет на измену. Я не понимаю тебя, Тенебрис.
Я смотрю на него и впервые не чувствую ни страха, ни уважения.
— То, что вы чего-то не понимаете, не означает, что это неправильно, — отвечаю я, сжимая кулаки.